Зачем нужны «дизайнерские дети»?

Молодого ученого, Анну Кудрявцеву, цитируют в мировых научных изданиях, а модные журналы украшают обложки ее «умной красотой». Четыре года назад она получила Президентскую премию по биологии за фундаментальные исследования по расшифровке механизмов возникновения злокачественных новообразований. Вместе с коллегой Алексеем Дмитриевым она установила взаимосвязь того, как ведут себя некоторые гены на определенной стадии болезни. Результаты исследования внесли значительный вклад в определение механизмов образования и развития злокачественных опухолей и таким образом заложили основу для успешного внедрения новых методов диагностики и лечения рака в России.

Анна Кудрявцева
Анна Кудрявцева

В Минском городском учебно-методическом центре профессионального образования прошла встреча с заместителем директора по научной работе Института молекулярной биологии им. В.А. Энгельгардта РАН Анной Кудрявцевой. Международный медиаклуб «Формат А-3» пригласил студентов и школьников поговорить с известным российским исследователем о научных прорывах в биомедицине. Борьба со старостью, дизайнерские дети, «эффект Лазаря», секвенаторы нового поколения — будущие белорусские светила науки задали немало интересных вопросов известному исследователю. Анна Кудрявцева ответила на них развернуто, глубоко и по-женски искренно.

Любовь привела в биологию

«Я мечтала стать врачом еще во втором классе. Хотела быть хирургом. Но потом влюбилась в своего преподавателя в университете, который на малом факультете для школьников рассказывал про биологию, а он занимался амебами. Так я поступила в итоге на биофак. Но потом все равно любовь к биомедицине взяла верх. В аспирантуру пошла уже в область молекулярной онкологии. Как пришла к тому, что занимаюсь возрастозависимыми заболеваниями? Сложный был период… После того, как получила премию Президента Российской Федерации, ко мне стало обращаться очень много людей, мол, «спасите, помогите». Но я не могла же им дать какой-то таблетки от рака, а могла лишь сводить их с хорошими врачами или сделать поскорее молекулярно-генетический тест, потому что параллельно работала в Московском научно-исследовательский институте имени Герцена».

«Эффект Лазаря»

«В большинстве случаев онкобольным назначается таргетная терапия, то есть препараты, которые эффективно действуют в случае либо наличия каких-то конкретных мутаций, либо их отсутствия. Например, при раке легкого, если обнаружим мутацию в гене GFR, то есть препарат, который поднимает больных с терминальными стадиями, – так называемый «эффект Лазаря». И люди на последних стадиях, когда уже распространились метастазы по всему телу и когда они уже по сути распрощались с жизнью, могут встать и еще как минимум год вести нормальный образ жизни. А пока они возвращаются в нормальный соматический статус, им уже возможно давать химиотерапию. В итоге, комбинируя такую химиотерапию и таргетные препараты, удается вывести заболевание в хроническое состояние, и это прекрасная возможность подарить людям большое количество времени жизни, что сильно вдохновляет. С другой стороны, кому-то ты подарил такую возможность, а кому-то — не смог. И это сильно убивало меня, морально, и решила перепозиционировать то, что делаю. Потому что борьба с возрастозависимыми заболеваниями в целом – это борьба против онкологических заболеваний тоже».

Секвенатор как путь в генетику

«Моя лаборатория зародилась очень необычным способом. Когда я защитила кандидатскую диссертацию, случайно получилось, что именно в этот момент нужно было запускать очень серьезный прибор – секвенатор нового поколения, который расшифровывает геномы. Получилось так, что в России прибор появился, а на нем никто не умел работать. Дилер, который его продавал, сбежал. Я ждала какого-то знака: что дальше делать, куда идти? И тут совершенно случайно столкнулась с директором нашего института. Он пожаловался, что к нему приходил руководитель центра коллективного пользования и сказал, что в силу возраста не берется запускать этот секвенатор. Но Академия наук требует, чтобы были результаты, чтобы дорогостоящий прибор, который 10 лет назад стоил 30 миллионов рублей (безумные деньги!), наконец заработал. Я поняла, что это судьба, что надо соглашаться.

Сначала нас оформили, как группу при дирекции, а когда через полгода прибор успешно запустили, то нас сделали уже полноценной лабораторией. Так началась моя работа в генетике по сути, потому что раньше я занималась онкологией.

Участники мероприятия
Участники мероприятия

Шло время. Становилось понятно, что надо как-то развиваться. Появлялись одна за другой интересные задачи. Вся онкология – это безумно важно, особенно с прикладной точки зрения. Но очень сложно конкурировать и делать что-то важное, когда весь мир занимается тем же самым. Затем мы нашли свою нишу и начали изучать параганглиомы – опухоли, которые очень долго считались доброкачественными, поэтому никакого учета статистического не велось. Вместе с сосудистыми хирургами начали изучать те молекулярные особенности, которые вызывают появление этих опухолей. Дальше стали сотрудничать еще и с гастроэнтерологами, разрабатывать модную сейчас тему взаимосвязи между кишечником и мозгом. Исследования проводились на секвенаторах нового поколения, которых в нашей лаборатории становилось все больше и больше. Сейчас очень много разных задач можно решать методом высокопроизводительного секвенирования: прочтение участков ДНК, изучение видового состава содержимого кишечника, опухолей, геномов людей и другое».

Станем ли мы аксакалами?

«Я не сторонник идеи, что мы сейчас все изучим и будем жить вечно. Но мы можем научными исследованиями постараться отодвинуть немного тот момент, когда человек стареет и у него букетом практически появляются все патологии – и диабет, и сердечно-сосудистые нарушения, и онкология. Концепция сейчас такова, что можно отсрочить наступление таких патологий, но это не значит, что мы существенно продлеваем жизнь человека в среднем. Но мы обеспечиваем ему активное долголетие. Есть вещества, геропротекторы, которые позволяют, по-видимому, этого достичь. Но, конечно же, такие исследования не проводят сразу на человеке. Для этого используются модельные организмы: это, как правило, грызуны – мыши, крысы. А вот снижение мозговых функций – это как раз та самая проблема, из-за которой люди считают, что невозможно продлить жизнь больше 120 лет. На самом деле, активные люди 100+ существуют. И в Москве перед центром геронтологии стоит одна из таких задач – изучение активных людей, которым уже за сто, но они ведут активный образ жизни, не сидят на месте. Сложно сказать, что именно заставляет их быть такими, пока известно только, что их большая часть исходно вели такой активный образ жизни. Но именно с точки зрения работы мозга они долго работали, не переставали читать книги и заниматься интеллектуальной деятельностью. Но, конечно, есть какой-то явно генетический вклад в подобный феномен. Думаю, что сейчас рано еще говорить о том, что моя лаборатория может помочь нам всем стать старожилами. Однако стоит задача найти те самые геропротекторы, которые точно продлевали бы жизнь и при этом не имели никаких побочных эффектов.

Из-за того, что старость не является по сути заболеваниям, трудно будет рекомендовать потенциальное открытие в качестве лекарства. Ведь любые медпрепараты, чтобы были интересны фармкомпаниям, должны быть вписаны в стандарты оказания медицинской помощи, в клинические рекомендации. Иначе их зарегистрируют только как БАДы, не более того, а это совсем другие суммы и расклад.

Уже известно, что такие препараты, как «Метформин», «Рапамицин», даже «Виагра», продлевают жизнь. Но это сделано в основном на ретроспективных исследованиях, потому что это препараты, которые назначались людям по другим показаниям. Но, обращаясь к картам пациентов, можно проанализировать продолжительность их жизни и сделать такой вывод. Думаю, что в будущем мы подойдем к тому моменту, когда среди столетних людей все-таки гораздо больше будет более интеллектуальных и гораздо меньше страдающих деменцией».

Птичку жалко

«Конечно же, ученые должны сильно задуматься о том, насколько вообще этично то, что мы делаем. Мои студенты, заметила, делятся довольно резко на две группы: кому-то все равно, а кто-то, боясь причинить боль, не может вскрыть рыбку… Но мне бы хотелось, чтобы все мои подопечные задумывались над такими вещами. Ведь если при контакте со зверюшками у них не дергается ни один мускул, то – смогут ли они полюбить другого человека? В общем, это, конечно, спорный вопрос, каждый волен иметь свое мнение, но если уж мы работаем в биологии, то важно, по крайней мере, знать эти принципы и задумываться о том, к чему приведут наши исследования. И если мы очень часто вносим какие-то изменения в геном, то должны же понимать, что рано или поздно бактерия, которую мы модифицируем, может оказаться на свободе, грубо говоря. И это может вызвать свои последствия. Поэтому каждый раз, проводя подобные эксперименты, нужно сверяться со своим внутренним ощущением, думать, насколько то, что мы делаем, правильно».

Дети от Кардена?

«Дизайнерские дети» — это один из самых спорных вопросов биоэтики. «Дизайнерские дети – это когда мы можем заведомо моделировать какие-то признаки, свойства будущего ребенка. Например, самое простое, безобидное, что можно придумать, – цвет глаз. Но ведь наверняка человечество на этом не остановится. Безусловно, эту тему разрабатывают и продвигают, правда, пока с определенной позиции. Существуют моногенные заболевания – муковисцидоз, фенилкетонурия – и их, казалось бы, можно убрать очень легко. Используем такой же метод, как ЭКО, то есть, получаем яйцеклетку будущей матери, она оплодотворяется, а дальше применяется система CRISPR-Cas… И вот уже этой мутации в эмбрионе нету! Неплохой вроде способ, который мог бы позволить парам, которые в теории не могут иметь здоровых детей или могут, но велика вероятность того, что ребенок родится больным, родить здорового малыша. В большинстве случаев совершенно не нужно применять системы для редактирования генома. Как правило, достаточно всего лишь преимплантационного генетического тестирования – большинство таких моногенных заболеваний рецессивны, то есть, одна копия мутантная приходит от мамы-носителя и одна от папы-носителя. То есть, родители могут быть здоровы внешне, а в четверти случаев их ребенок будет больным. И еще в 50% случаев он тоже будет носителем, без проявления этой мутации. Обычно, когда делают ЭКО, то, как правило, получают около 8 яйцеклеток за один раз и, если их всех оплодотворить и дальше просто провести тестирование, скрининг, то есть, не внедряться в геном какими-то способами и изменять его, а просто протестировать, какой из этих эмбрионов свободен от мутации, то уже можно получить здорового малыша. Но почему-то, когда о таком процессе рассказываешь, тут же обвиняют в евгенике, в том, что не нам, а Господу, решать, кому жить, а кому умереть. Хотя, когда речь идет о внедрении в саму структуру генов, об этом почему-то забывают. Как и о том, что при технологии ЭКО все происходит по такой же схеме: все равно кто-то решает, какой эмбрион будет подсажен к матери, а какой нет. Данный процесс уже распространен во всем мире, кроме, возможно, самых традиционных мусульманских стран. Так почему бы тогда еще и не позволить ребенку, который не страдал бы в дальнейшем от заболеваний, родиться у такой пары?»

Человечество, конечно же, не остановится в своих исследованиях. Стоит только разрешить «производство» детей в медицинских целях, потом намного проще будет подкрутить регуляторику и позволить, например, выбирать цвет глаз и волос ребенку. А дальше ведь наверняка захотят и какие-то таланты специфические «заказать».

Однако пока что до талантов далеко. Мы не на столько знаем геном человека и какие гены отвечают за какие способности. Это же не какой-то конкретный ген, а, по-видимому, огромная сложная сеть и только комбинация определенных признаков, в совершенно нам неизвестном виде, будет вызывать таланты. То есть, с одной стороны, до этого очень далеко. С другой, понятно, что рано или поздно такие попытки будут производиться. И я не уверена, что мы сможем побороть свое желание, чтобы наши дети были лучше, сильнее, симпатичнее. Реально очень тяжелый вопрос. Подобные эксперименты могли бы действительно привести к тяжелым последствиям, таким, как расслоение общества, поскольку понятно, что те, кто имел бы доступ к технологиям, обладали бы и существенными преимуществами. Пока что наши предположения – из области фантастики, но мысли у меня по этому поводу не самые позитивные, честно говоря».

Фотосессия после мероприятия
Фотосессия после мероприятия

«Я патриот в каком-то смысле. Считаю, что очень важно приобретать иностранный опыт, понимая, что все, что мы производим – лекарство, оружие, оборудование – так же важно с позиции этики, да и любви к родине. Все-таки нужно ценить то, что в нас вложила страна, любить ее и никогда о ней не забывать».

Ангелина Светлова