Молчала, пока могла молчать, пока не прорвало.
Много прочла за всю эту неделю про Беслан.
И, наконец, один (в самом деле хороший) человек высказался — и у меня лопнуло.
Прорвало.
Потому что, оказывается, день трагедии — это не 1 сентября, когда террористы захватили детей, а вот нынче, когда, наконец, случился штурм.
У меня было и осталось много тяжёлых вопросов по действиям властей, по тогдашнему освещению событий — не только к государственным, но, в том числе, и к тем журналистам и СМИ, кто, фактически, давал наводки боевикам и держал их в курсе всего, происходящего вокруг, вплоть до местоположения и передвижения спецназа.
Но вот сейчас высказывание хорошего человека стало последней каплей.
Ни одного — вообще ни одного слова осуждения тех, кто захватил, удерживал, расстреливал, унижал, пытал голодом, жаждой и страхом.
Их как будто и не было.
Террористов будто и не было.
Если бы я не была взрослым человеком, трое суток не отходившим от телевизора 17 лет тому назад, то у меня сейчас от просмотренного и прочитанного было бы абсолютное впечатление, что всё это устроили проклятая власть и силовики.
Ощущение, что весь этот кошмар сейчас вспоминали как теракт, осуществленный «кровавым режимом».
Ущипните меня.
Это что за страшный сон такой, вообще?
Винить в гибели детей тех, кто их спасал (10 спецназовцев погибли во время этой операции), говорить о них, как о преступниках, и слова не сказать о тех, кто совершил это преступление на самом деле — за гранью добра и зла.
Я совершенно не про то, хороший режим или плохой.
Я про то, что толпа здоровых мужиков на глазах у детей убивала родителей, а самих детей пытала — несколько суток — но это как бы и не в счёт.
А в счёт, что спасали не так.
Вы-то ж чего, сладкие мои, сами не приехали на голубом вертолете и не спасли, раз вы так хорошо знаете, «как надо было»?!
Хотя — не устану это повторять — наводчиками были сами журналюки, которые по телевизору прямо подсказывали боевикам, что сейчас происходит во внешнем периметре.
Они были, прямо скажем, лазутчиками боевиков. Но об этом — молчок.
Я всё ждала, ну вот, спустя 17 лет, кто-то, наконец, спросит: а как могло получиться, что школу на глазах у всех — заминировали (и как туда могли пронести столько взрывчатки)? Как в маленьком городке, где все друг друга знают, спокойно могло появиться это стадо незнакомцев-нелюдей? И никто вопросов не задал, не остановил. Кого подмазали? Кто прошляпил? А почему еще до минирования помещений — когда уже стоял детский крик, визг и плач — хотя бы часть детей не отбили — да, пусть и нарвавшись на пулю? Потом же всё равно всех мужчин расстреляли.
Да там дофига было вопросов и к властям города, и к силовикам города, но нет.
Вопрос один: почему не приняли условий.
Каких условий? А и приняли бы — вспомните, Черномырдин один раз принял — чем это закончилось? Еще кто-то пишет, почему не тянули время, и лучше не подготовились?
Ага, тут как ни подготовься, всегда жадное до сенсаций чьё-нибудь ТВ да скажет: «скалолазы лезут по восточной стене» или «спецназ уже заходит с правого крыла!» — и всё, б… можно уже никуда не лезть и не заходить!
И пользоваться этим вот нескончаемым ужасом в утилитарных предвыборных целях — а я расцениваю это только так и именно так — какая-то запредельная низость.
Вот честно, я, наконец, поняла, почему определенная часть творческой интеллигенции и гражданского общества всё время так высмеивает и так усердно искореняет слово и само понятие «мораль».
Оно и в самом деле им не подходит.
Я так считаю.
