Цивилизационный подход
в России

Востребованность цивилизационного подхода в России обусловлена специфическим преломлением в русской культуре самого понятия «цивилизация», возникшего для обозначения Запада как наиболее прогрессивного сообщества, стоящего в авангарде развития человечества. Эта идея получила ряд интерпретаций, либо предполагающих подтягивание остальных сообществ до уровня авангардной цивилизации, либо в принципе отказывающих им в такой возможности. В любом случае, идея прогрессивной цивилизации предполагала ранжирование этнокультурных групп по уровню развитости, а также формировала престижность этой цивилизации, не только в её собственных глазах, но и в глазах «отсталых» групп. Вот почему даже разнообразные «национально-освободительные движения» ХХ века, критиковавшие западный «империализм» и колониальные практики, тем не менее, существовали в логике догоняющего развития и были ориентированы на копирование социальных институтов и культурных парадигм Запада.

Ранжирование обществ на «передовые» и «отсталые» неизбежно предполагало определение границ между «цивилизацией» и «варварством»: какие группы считать «цивилизованными», а какие – «отсталыми»? B рамках колониальных империй (и уж тем более после их распада) эта грань между европейскими метрополиями и колониями достаточно чётко маркировалась географическими расстояниями и барьерами, этнокультурными, языковыми и антропологическими («расовыми») отличиями. В понятие «цивилизации» («Запада»), помимо Европы, также вошли зоны преимущественно англосаксонской колонизации в Северной Америке, Австралии и Новой Зеландии, где были воспроизведены жизненные стандарты «цивилизованных обществ», а в случае с США – произошло выдвижение на ведущие роли в рамках западного мира.

 image012

Карта мира Клавдия Птолемея (II в.)

Однако определение границы «цивилизации» на востоке Европы встретило серьезные трудности. Собственно, определение «границ Европы» даже в чисто географическом смысле весьма проблематично, т.к. сами понятия «Европы» и «Азии» как отдельных сущностей укоренились в культуре скорее благодаря курьёзу. Так называли части света, расположенные соответственно к западу и востоку от Эгейского моря, древние греки, полагавшие, что на всём своём протяжении эти два массива суши разделены водой. Впоследствии, когда выяснилось, что к северу от Азовского моря суша смыкается, и никаких естественных границ там нет, разделение на Европу и Азию обрело условный характер, а к новому времени понятие «Европа» всё более обретало не географический, а социокультурный смысл, обозначая сообщество «цивилизованных народов». Аналогичную метаморфозу проделало и понятие Азии, которое, напротив, становилось обозначением для «варварских народов», проживающих к востоку от Европы. Но определить, где пролегает эта граница между «цивилизацией» и «варварством», Западом и Востоком, Европой и Азией, оказалось задачей столь же трудноразрешимой, как и проведение чисто географической границы между этими условными частями света.

Отсутствие выраженной географической границы усугубляется и отсутствием такой же социокультурной границы между «Европой» и «Азией», между которыми формировалось обширное пространство, население которого как антропологически, так и культурно близко «цивилизованному миру» на западе Европы, однако в социальном плане несёт выраженную печать отсталости и «варварства». Процесс осмысления западным «цивилизованным миром» этого своеобразного региона описано в известной книге Ларри Вульфа «Изобретая Восточную Европу».

karta37

Великая Тартария (1754 г.)

В рамках мир-системного подхода отсталость «Восточной Европы» объясняется тем, что этот регион оказался в зоне периферийного развития капиталистической мир-системы, заняв в ней подчиненное интересам стран «ядра» положение. В частности, именно поэтому здесь происходила консервация многих архаичных социальных практик (помещичье землевладение, «второе издание крепостничества»), которые, при своём видимом архаизме, позволяли эффективно извлекать отсюда необходимые «центру» ресурсы. Зависимое положение в мир-системе обернулось и длительной фактически колониальной зависимостью региона – своего рода сухопутной колониальной империей, контролировавшей большую часть «Восточной Европы», являлась Австрия, где в ходу была показательная поговорка, что Азия начинается за восточными воротами Вены.

С другой стороны, именно Восточная Европа всегда рассматривалась как первый кандидат на подтягивание до уровня «цивилизованного мира» и полноправного вхождения в его состав. Этот регион стал одним из первенцев деколонизации и строительства новых национальных государств, а вхождение восточноевропейских стран в ЕС стало символом их «возвращения в цивилизацию».

Россия в Новое время оказалась в положении ещё более двусмысленном, чем остальная Восточная Европа. С одной стороны, Россия воспринимается как самая восточная, а значит, и самая «варварская» часть «Европы», сама «европейскость» которой оказывается наиболее проблематичной. В Средние века границу Европы обычно проводили по Дону или Днепру, и большая часть «Московии» оказывалась за её приделами. Поэтому неслучайно при Петре 1 и его преемниках были приложены усилия к тому, чтобы закрепить новое понимание географических границ Европы – по Уральским горам, которые тогда воспринимались и как восточная граница «собственно» России.

berezovaya

Обелиск Европа-Азия на горе Берёзовой возле города Приуральск (впервые был установлен деревянный в 1837 г.)

С другой стороны, Россия Нового времени – наиболее крупная, населенная и политически сильная (а в отдельные периоды – единственная независимая) страна “Восточной Европы”, которая не могла довольствоваться ролью “просто” периферии Запада. Опять же, с точки зрения мир-системного анализа страны, подобные России, определяются как «полупериферийные», т.е. занимающие промежуточное положение между развитыми странами «центра» и «периферией» мир-системы, сочетая в себе черты «прогрессивного» развития и «отсталости». Применительно к России этот феномен был рассмотрен в рамках исследования Б. Кагарлицкого «Периферийная империя». По Кагарлицкому, в России в Новое время сложилась в целом периферийная, зависимая модель экономики, ориентированная на обслуживание интересов стран «центра» (в первую очередь, поставки сырьевых ресурсов – от зерна и пеньки до нефти и газа в разные эпохи). Однако если классическое встраивание в периферию мир-системы осуществлялось путём колониальных захватов и политического подчинения «встраиваемых» территорий, то в России периферийная модель экономики сочеталась со становлением сильной государственности имперского типа, позволявшей ей претендовать на равный статус с державами «центра». Спецификой «российской модели» (как досоветского, так и постсоветского периода) оказывается то, что «колонизацией» в интересах «центра» здесь занималось «своё» государство, которое, несмотря на зависимый характер экономики, перманентное технологическое отставание и сохранение черт социальной архаики, одновременно обладало возможностями для территориальной экспансии, колониальных захватов и иных форм выстраивания собственной сферы влияния, конкурируя в этом качестве с державами «центра».

Growth of Russia 1613 1914 600x345

Таким образом, Россия Нового времени представляла собой общество, культурно близкое Европе и связанное с ней тесными политическими и экономическими узами, которое, вместе с тем, не вписывалось по многим параметрам в понятие «европейской цивилизации». Эта двойственность предопределила глубинное внутреннее противоречие русской культуры и политического самосознания.

С одной стороны, переживание собственной «отсталости» от Запада выливалось в своеобразный комплекс неполноценности, широко распространенный среди русской интеллектуальной элиты. Под влиянием этого комплекса сложился целый дискурс, который можно собирательно обозначить как западничество. Впервые «западники» заявили о себе в первой половине 19 в. в дискуссии со «славянофилами», и именно с тех пор понятие «западничество» закрепляется за достаточно устойчивым набором мифологем, описывающих отношение России к западному миру. В рамках этого подхода формируется представление о России как об «отсталой» европейской стране с «отклоняющимся» развитием. Причины этого отставания видятся в исторических особенностях, связанных с долгой изоляцией от «цивилизованного» мира и варваризующим «азиатским» влияниям, которым подверглась Россия. Одной из главных причин российского отставания в рамках западнического мифа видится «монгольское иго», которое привело к экономическому и культурному отставанию, а также укоренению политических традиций деспотизма и неразвитости демократических институтов.

В некоторых версиях западничества в качестве причин «отсталости» могут называться и другие особенности русской культуры, отличающие её от западноевропейской. В частности, после появления работы Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» в «отставании» России стали нередко винить православие, которое, в противовес «веберовскому» протестантизму, тормозило развитие духа предпринимательства и рыночной экономики, которым западный мир обязан своим возвышением.

В западнической логике желаемое развитие России видится как догоняющее, направленное на старательное копирование западных социально-политических форм и институтов, изживание «азиатчины», что предполагает тесную интеграцию с западным миром. В крайних формах эта идея предполагает частичный отказ России от своего суверенитета в пользу западных структур, которые должны взять на себя функции по «оцивилизовыванию» России.

Одновременно с этим геополитический и демографический вес России в сочетании с ростом мощи и возможностей российского государства формировали запрос на идеи величия и мировой значимости, которые закономерно входили в конфликт с западническим дискурсом России как отсталой варварской периферии Европы и самой ситуацией «отсталости», «ученичества», «вторичности» по отношению к Западу. Полупериферийный статус России в мир-системе постоянно генерировал противоречие между зависимым характером экономики и стремлением играть роль самостоятельного и полноценного «центра». Можно сказать, что западничество становилось идеологическим выражением периферийного, зависимого тренда в развитии России. Поэтому противоположная, условно «патриотическая» тенденция, оказывалась направленной не только против западничества, но и против Запада как такового, который, занимая место «центра» в мир-системе, был заинтересован в сохранении полупериферийного положения России.

Именно в рамках этого «патриотического» дискурса и формируется русская версия цивилизационного подхода. Представление о России как об особой цивилизации помогало снять комплекс «вторичности» и «отсталости» по отношению к Западу, а культурные особенности, не вписывающиеся в «европейский» канон, превращались в маркеры цивилизационных отличий. При этом, постулируя цивилизационную самостоятельность России, русский цивилизационный подход всегда оставался в рамках европейского и западнического контекста. Представления о цивилизационной особости России развивались в полемике с западничеством, а особенности русской цивилизации осознавались в постоянном сопоставлении и противопоставлении с Западом. Этот парадокс легко объясняется той специфической «недоинтеграцией» России в западный мир, речь о которой шла выше. Будучи культурно близкой Западу и экономически связанной с ним, но при этом не в состоянии найти в его рамках приемлемое для себя место, Россия провозглашала себя особой цивилизацией, отталкиваясь от Запада как от цивилизационного образца.

Nikolay Danilevski

Николай Яковлевич Данилевский (1822-1885)

Русский цивилизационный подход в 19-21 вв. проделал существенную эволюцию, отражавшую те геополитические и культурные метаморфозы, которые переживала Россия. В дореволюционной России цивилизационный подход был тесно переплетён с панславизмом. Это было время, когда преимущественно славянские народы восточноевропейской периферии активно добивались политического самоопределения. Россия, будучи крупнейшей страной с преимущественно славянским населением, пыталась использовать эти движения для расширения собственной сферы влияния. Именно в панславистском контексте рождается концепция культурно-исторических типов Н.Я. Данилевского, которую можно считать первой целостной цивилизационной теорией. Культурно-исторические типы – автономно развивающиеся территориально локализованные этнические сообщества, каждое из которых имеет свой особенный и неповторимый исторический путь. Славяне, по мнению Н.Я. Данилевского, представляют собой отдельный культурно-исторический тип, отличный от романо-германского, т.е. европейского. Подражание Европе («европейничанье»), излишнее политическое сближение с ней губительно для славян, а взаимоотношения двух культурно-исторических типов определяются как остро конкурентные и нередко враждебные. Россия определяется Данилевским как ядро славянского культурно-исторического типа, вокруг которого должны будут сплотиться все остальные славянские народы.

Для русского цивилизационного подхода также всегда была характерна апелляция к православию как религиозной традиции, определяющей цивилизационное своеобразие России. У Н.Я. Данилевского православие представляется не просто русской, а славянской религией. Обращение западных славян в католицизм воспринимается Данилевским как результат деструктивного воздействия западной цивилизации, и их «возвращение» в православие видится в качестве одной из ключевых задач цивилизационной миссии России.

Кризис панславистских идей стал заметен ещё до революции, когда даже многие православно-консервативные мыслители (например, К. Леонтьев) начали выражать сомнения в цивилизационной общности европейских славян с Россией. Кроме того, освободительный пафос панславизма оборачивался не только против неславянских «угнетателей», но и против самой России, прежде всего, в «польском вопросе». Борьба поляков против России также «пробудила» украинское и белорусское движения, которые бросали вызов не только идеям славянского единства под эгидой России, но и подрывали политическое единство государствообразующего субъекта – русского народа, под которым до революции понималась вся совокупность восточных славян.

Тем не менее, панславистские идеи сохраняли популярность и продолжали оказывать влияние на российскую внешнюю политику вплоть до первой мировой войны и революции 1917 г., которые и знаменовали окончательный крах панславизма. После этого славянский мир оказался раздроблен на множество конфликтующих между собой государств, а в России к власти пришли большевики, далекие и от панславянской проблематики, и от темы локальных цивилизаций как таковой.

Поэтому дальнейшее развитие цивилизационного подхода было связано с русской эмиграцией, в которой рождается концепция евразийства. Евразийство стало результатом разочарования в панславизме, о чём писали и сами евразийцы, критикуя панславистские идеи и противопоставляя им собственную концепцию России-Евразии. Образ России как цивилизации у евразийцев «сжимается» до границ Российской империи и СССР, которые описываются как естественное «месторазвитие» особой цивилизации, в основе которой лежит русско-тюркский синтез. Евразийцы вывернули наизнанку традиционные представления русской историографии, представив эпоху «монголо-татарского ига» как период продуктивного синтеза двух евразийских стихий – леса и степи, славян и тюрок. По их убеждению, именно в этом синтезе ковались основы евразийской цивилизации. Следует отметить, что «монголо-татарское иго» — один из главных негативных западнических мифов о России, именно с ним западники связывают её фатальное отставание и отрыв от Европы, так что в этом сюжете снова наглядно видно, в насколько тесной связи с западничеством и евроцентризмом развивался дискурс о цивилизационной особости России. Провозглашая своим идеалом авторитарное идеократическое государство, евразийцы, опять же, противопоставляют Россию буржуазно-демократическому Западу.

Классическое евразийство, возникнув на рубеже 1920-30-х гг., довольно быстро угасло, однако возродилось вновь, уже в СССР, на излёте советской эпохи, и было связано с именем Л.Н. Гумилёва и его концепцией этногенеза. Л.Н. Гумилев рассматривал этносы как естественные биологические популяции, а этничность – как врожденную и неизменяемую характеристику каждого человека. Этносы Гумилёв делит на комплементарные (совместимые) и некомплементарные (несовместимые). Комплементарные этносы формируют суперэтносы – по сути, аналоги локальных цивилизаций. История человечества у Гумилёва предстаёт как история зарождения, возвышения и упадка отдельных суперэтносов. Поскольку Гумилёв трактует этносы и суперэтносы в биологизаторских категориях, уподобляя их живым организмам, жизненные циклы суперэтносов носят жесткий и инвариантный характер, имея продолжительность 1000-1200 лет.

Stamps of Kazakhstan 2012 12

Почтовая марка Казахстана к столетию Л. Н. Гумилёва в 2012 г. ( Также по инициативе президента Республики Казахстан Нурсултана Назарбаева в 1996 году в столице Казахстана Астане именем Гумилёва был назван один из вузов страны, Евразийский Национальный университет имени Л. Н. Гумилёва)

Российский суперэтнос Л. Гумилёв понимает в евразийском духе, как соединение комплементарных друг другу славянских и тюркских элементов, при этом Россия рассматривается как продолжатель и наследник империи Чингиз-Хана, частью которой была Золотая Орда, покорившая северо-восточную Русь. Жёсткое авторитарное государство рассматривается как евразийская специфика и «ордынское наследие» и противопоставляется западным моделям либерально-демократического устройства. По мнению евразийцев, только подобное политическое устройство способно связать Евразию воедино и отвечает интересам развития всех евразийских народов.

Концепция Гумилёва имела определенный общественный резонанс на рубеже 1980-90-х гг., когда СССР переживал идеологический кризис, и общество искало новые основания своей идентичности. Такие понятия, как «суперэтнос» и «пассионарность» вошли во всеобщий обиход и сегодня продолжают активно использоваться независимо от первоисточника. Вместе с тем, очевидная научная несостоятельность биологизаторской концепции этносов и суперэтносов ограничила возможности развития евразийства на базе гумилевской теории.

dugin 2019 07 12 1024x576

Александр Дугин

Ещё одной вариацией евразийского дискурса стало неоевразийство А.Г. Дугина. Это уже постсоветская концепция, направленная на переосмысление места и роли России в мире после краха коммунистического проекта. А.Г. Дугин попытался соединить евразийство с классическими концепциями западной геополитики, основанными на противостоянии морских и континентальных держав. Россия понимается им как «хартленд», «ось истории», вокруг которой должны сплотиться континентальные силы Евразии в их противостоянии «атлантистам» — морским державам Запада. Дугин порывает с классическим пониманием Евразии как «месторазивития», примерно совпадающего с границами бывшего СССР. Для него Евразия – это весь континент, для которого Россия играет роль стержня, несущей конструкции. При этом среди «континентальных» сил Дугин видит и страны континентальной Европы, в особенности Германию, противопоставляя их «атлантическим» державам – Великобритании и США.

Евразийские идеи оказали определенное влияние на интеграционные процессы на постсоветском пространстве, в частности, появление Евразийского экономического союза. В продвижении евразийских идей, в т.ч. в гумилёвской интерпретации, с их акцентом на значимости тюркского элемента, важную роль сыграл Казахстан, очевидно, рассчитывая занять место альтернативного России геополитического центра бывшего СССР. Термин «Евразия», или «постсоветская Евразия» получил также распространение и в западной аналитике. Вместе с тем, пока вряд ли можно говорить о чём-то большем, чем заимствование самого концепта «Евразия» для обозначения определённого геополитического пространства, поскольку ЕАЭС позиционируется как сугубо экономическое образование и не имеет внятного идеологического измерения.

Пожалуй, последней на сегодняшний день итерацией цивилизационного подхода в русской политической мысли можно считать концепцию В.Л. Цымбурского. Как евразийство в своё время возникло в результате разочарования в панславизме и в полемике с ним, так же и доктрина В. Цымбурского отталкивается и противопоставляет себя предыдущим версиям цивилизационного подхода.

Концепция Цымбурского складывается в начале 1990-х гг., по горячим следам распада СССР, и её основной задачей становится «примирить» российское общество с теми новыми границами, в которых оказалась Россия. Вопреки ставшему расхожим убеждению о несправедливости этих новых границ, В.Л. Цымбурский утверждает, что именно они соответствуют естественным геополитическим рубежам российской цивилизационной платформы. По Цымбурскому, Россия – это не славянская и не евразийская, а русская цивилизация, т.е. цивилизация, создаваемая русским этносам и определяемая границами его проживания. Россия – это геополитический «остров», с севера и востока омываемый океанами, а с запада и юга – окруженный «территориями-проливами», или лимитрофами.

Концепция межцивилизационных лимитрофов играет у В. Цымбурского одну из ключевых ролей. В его трактовке «ядра» цивилизаций окружены буферными, промежуточными территориями, население и культура которых испытывают перемежающиеся влияния соседних цивилизаций. Как следствие, лимитрофы оказываются «недоинтегрированными» ни в одну цивилизацию и колеблются между соседними цивилизационными «ядрами», то присоединяясь, то отслаиваясь от них.

Распад СССР и социалистического лагеря, по Цымбускому, как раз означал отслаивание территорий-лимитрофов от цивилизационного ядра России. Автор оценивает это положительно, поскольку полагает удержание Россией лимитрофов контрпродуктивным и высасывающим ресурсы из основного цивилизационного ядра.

123244

Цымбурский Вадим Леонидович (1957-2009)

Как и для других русских авторов, для В. Цымбурского важной темой являются взаимоотношения России и Европы. Он считает Россию самостоятельной, но «контекстно связанной» цивилизацией. Это означает, что Россия, будучи молодой и незрелой цивилизацией, оказалась захваченной в поле тяготения более сильной и развитой цивилизации – Запада. Этим объясняются многочисленные заимствования и подражательства (псевдоморфоза), характерные для русской культуры. Отсюда же происходит русское западничество и стремление стать частью западного мира, которые В. Цымбурский определяет как «комплекс похищения Европы». В геополитическом плане это обусловливало стремление России получить прямой доступ к европейскому цивилизационному ядру, что вынуждало её поглощать и удерживать лимитрофы.

Распад СССР и социалистического блока, по мнению В. Цымбурского, открывал для России шанс избавиться от этого «комплекса похищения Европы» и сосредоточиться на освоении и обустройстве собственной цивилизационной платформы. Концепция «острова России» носит выраженный антиимперский и изоляционистский характер. Империя, ориентированная на удержание лимитрофов, обескровливает русское цивилизационное ядро, а «комплекс похищения Европы» принуждает Россию к участию в делах чужой (западной) цивилизации, опять же, в ущерб собственным интересам. Именно поэтому в интересах России уйти за Великий Лимитроф (так В. Цымбурский называет всю совокупность огибающих Россию межцивилизационных «территорий-проливов» от Восточной Европы до Центральной Азии), обеспечив гарантии его нейтрального статуса. Нейтральный Лимитроф, по мысли В. Цымбурского, будет играть роль буфера между Россией и Западом и обеспечивать минимальное пересечение их взаимных интересов. Аналогичным образом, Россия должна свести к минимуму своё участие в глобализационных процессах под эгидой Запада.

Весьма оригинально В.Л. Цымбурский решает вопрос о размежевании русской и западной цивилизаций. Несмотря на западническую псевдоморфозу России, по его мнению, существует набор внешних признаков-классификаторов, который позволяет достаточно чётко отделить ядра русской и европейской цивилизаций друг от друга. В.Л. Цымбурский достаточно традиционно для русской геополитической мысли определяет Европу как романо-германский мир. Помимо этого, атрибутами принадлежности к Западу как цивилизации являются латинская письменность, традиционная принадлежность к западному христианству (католицизм, протестантизм), а также такие признаки, как распространенность готической архитектуры. Русская цивилизация, соответственно, характеризуется пересечением признаков славянской этничности, кириллического письма и традиционной принадлежности к православию. Соответственно, те регионы Восточной Европы, где эти признаки тем или иным образом оказываются перемешаны (например, славянская этничность в сочетании с католицизмом и латинским письмом, романская этничность в сочетании с православием и т.п.), являются лимитрофными.

За этими внешними культур-географическими признаками скрываются и более глубокие цивилизационные отличия. В.Л. Цымбурский метафорически определяет цивилизацию как «особое человечество на особой земле». Что же объединяет людей в рамках локальной цивилизации в «особое человечество»? Для этого вводится понятие сакральной вертикали, под которой понимается «религия или идеология, соотносящая культуру, социальную практику и геополитику группы народов с трансцендентной высшей реальностью». Иными словами, сакральная вертикаль – это идеологический конструкт, позволяющий цивилизационному сообществу осознать себя в качестве особого социального субъекта и выделиться среди иных человеческих сообществ. Как правило, сакральная вертикаль содержит представления о некой высшей миссии, к которой призвана данная цивилизация. В.Л. Цымбурский не сводит сакральную вертикаль к религии, как это делает С. Хантингтон, и отмечает, что она может обретать как религиозные, так и светские (идеологические) формы или представлять собой микс тех и других. Более того, сакральная вертикаль эволюционирует вместе с цивилизацией и может подвергаться существенным метаморфозам, вплоть до видимого разрыва с предшествующей традицией. В качестве примера можно привести духовную эволюцию Запада в Новое время, когда на смену религиозному мировоззрению приходят светские концепции, основанные на идеалах прогресса и Просвещения. Аналогичным образом, победа большевизма в России также явилась индикатором трансформации её сакральной вертикали.

karta rossiyskoy imperii 1170x970 731x606

Карта Российской империи с наложением на нее территории Российской Федерации.

Именно с развитием сакральной вертикали, которая позволяет тому или иному территориально локализованному сообществу осознать себя в качестве «особого человечества на особой земле», В.Л. Цымбурский связывает возникновение цивилизации как таковой. Становление сакральной вертикали России он относит к 16 в. и связывает её с доктриной «Москва – Третий Рим». По мысли Цымбурского, именно в это время Московская Русь выходит из тени Византии и окончательно обретает субъектность в качестве «особого человечества» с собственными смыслами существования. Столь позднее по историческим меркам становление в России собственной сакральной вертикали позволяет Цымбурскому определить её как молодую, запаздывающую цивилизацию и объяснить этим её последующее попадание под влияние Европы и связанную с этим западническую псевдоморфозу и «комплекс похищения Европы».

Концепция В.Л. Цымбурского стала свидетельством надлома и усталости от «имперского бремени» после потрясений ХХ в. и попыткой найти для России новое место в мире вне традиционных парадигм. Представляется, что нереалистичность ряда её положений была очевидной уже на момент создания, в частности, сама возможность уйти в глухую изоляцию и спрятаться от глобального мира за буфером-лимитрофом. Тем не менее, она является важным шагом в развитии цивилизационного подхода. Основным вкладом В.Л. Цымбурского можно считать понятие сакральной вертикали наравне с разработкой концепции «народов между цивилизациями». Творческое наследие этого автора ещё ждёт своего осмысления.

Шимов Всеволодкандидат политических наук, доцент кафедры политологии юридического факультета БГУ (Минск, Беларусь)

Западная Русь