Не успели зрители отойти от концовки нашумевшей «Игры престолов», как новый сериал «Чернобыль» неожиданно побил все мыслимые рейтинги. Но даже при этом зрители разделились на два лагеря. Одни усмотрели в киноленте явные неточности, ляпы, концептуальные просчеты. Вторые оказались приверженцами именно этой концепции, яро защищают такую трактовку. Разгорелась дискуссия и у нас в редакции «СГ». На эту тему — «Культурный спор» между Михаилом Кучко и Татьяной Бизюк.

Михаил Кучко: «Развесистая клюква никак не отождествляется с уважением»

Дежурная смена (автор сценария, режиссер, исполнители главных ролей) с первых секунд подняла все стержни и врубила реактор — сериал «Чернобыль» — на полную мощность. Колоссальное количество выработанной ею энергии не единожды облетело земной шар, рванулось в ноосферу, давнюю аварию на ЧАЭС вновь ввело в топ мировых новостей и, подобно проникающей радиации, поразило нас, наши души. Большинство откликов просто восторженные, звучат даже предложения номинировать создателей сериала на Нобелевскую премию.

Я лично в их число не вхожу. Считаю, что реактор — сериал — заявленную в начале мощность не выдержал и «отравился» (есть в ядерной энергетике такое понятие, означающее практически катастрофическую потерю этой самой мощности). В реальной жизни реактор через некоторое время «разот­равливается» и эксплуатируется дальше. Но финал сериала — это решительно нажатая кнопка АЗ-5 и полностью опущенные в активную зону стержни. И полная невозможность что-то уже исправить. Так что же и где пошло не так, в чем сильные и слабые стороны сериала?

Начнем с первых. Это уже сам факт того, что сериал о нашей беде взялись снимать американцы — что поделаешь, если в своем Отечестве пророка не оказалось, а национальная киностудия выступила разве что подносчиком снарядов, вернее, реквизита. Пересказывать содержание, комментировать эпизоды не буду — съемки, и здесь надо снять перед создателями шляпу, имеют местами просто эпический размах, трагичность происходящего, безысходность, мужество обрушены на нас полной мерой. Вспомним первую серию, кадры, показывающие начало трагедии, — мурашки по коже, острое сопереживание людям, уже оказавшимся за гранью, одно страстное желание: пусть всего этого не будет, пусть время вернется в режим «до», а не «после». Увы…

При неоспоримом достоинстве некоторых других лично мне самой сильной кажется сюжетная линия Людмилы и Василия Игнатенко. Их жизнь, любовь, страшная трагедия. Да, в кино все так, как было в жизни, — жестко, жестоко и безысходно, с ужасными натуралистичными подробностями. Об этом рассказала миру Светлана Алексиевич в «Чернобыльской молитве», а в фильме мы видим практически прямой пересказ этого произведения. Об этом мне поведал чернобыльский пожарный Иван Шаврей, который, схватив свои сотни рентген, лежал в этой же клинике и видел, как страшно умирали ребята. Об этом мне рассказывали мать Василия Татьяна Петровна, его сестра Люда, отдавшая свой костный мозг для его спасения, и вдова Людмила Игнатенко, с которой я несколько лет назад разговаривал в Киеве.

Рискну предположить, что, кроме произведений Алексиевич, сценаристы хорошо знакомы с книгами Николая Карпана «Чернобыль. Месть мирного атома» и «От Чернобыля до Фукусимы», в которых изложена жуткая хронология трагедии. Их автор во время аварии работал заместителем начальника ядерно-физической лаборатории и заместителем главного инженера станции по науке и ядерной безопасности. Из бесед с ним в Киеве я тоже узнал очень много интересного и необычного, что в том числе дает возможность критически оценить некоторые посылы сериала.

Хочу быть правильно понятым. Отдаю отчет, что «Чернобыль» — произведение художественное. Создатели имели право на вымысел, свои трактовки, интерпретацию событий, чтобы удержать зрителя у экрана. Но вот вопрос: понимали авторы, что, к примеру, мы, белорусы, на себе испытавшие всю прелесть чужого ядерного похмелья, потерявшие часть страны и буквально оторвавшие от себя сотни миллиардов долларов на преодоление последствий аварии, каждое слово, каждый жест и действие будем напрямую соотносить с реальной жизнью?

Похоже, не понимали. Иначе не появилась бы Ульяна Хомюк, которая, увидев угрожающие показания приборов, идет со своей тревогой к какому-то заместителю секретаря (надо полагать, ЦК), а тот вообще бывший сапожник, пьет водку из графина, и ему все до лампочки. Позже она уже знакомится с академиком Легасовым, опрашивает умирающих операторов в больнице, попадает в застенки КГБ и в конце концов докапывается до страшной тайны.

В реальной жизни прототипом Хомюк отчасти мог бы быть член-корреспондент Академии наук БССР Василий Нестеренко. Василий Борисович, на минуточку, конструктор передвижной атомной станции «Памир», директор Института ядерных исследований в Соснах. И это именно он забил тревогу по поводу аварии. Вячеслав Кебич (премьер-министр. — М. К.) позже вспоминал, что именно Нестеренко объяснял всем им, с чем пришлось столкнуться, что делать и как просто пользоваться имевшимися в наличии приборами. Могу только гадать, знали что-нибудь о нем создатели сериала или нет, но, видимо, в интригу противостояния с официальными властями и КГБ он явно не вписывался.

О КГБ и прочем, с вашего позволения, поговорим позже. А пока очень хочется сказать вот о чем. Сценарист Крейг Мазин во многих интервью подчеркивает, что сериал снят с искренним уважением к людям, волею судьбы оказавшимся в таких нечеловеческих условиях.

Простите, господин Мазин, но развесистая клюква у меня никак не отождествляется с уважением. Поясню, в чем дело. Помните фильм «Красная жара» со Шварценеггером в роли капитана, кажется, Данко? Это где русские пузатые мужики стоят полуголые в бассейне и лениво обмахиваются вениками. Так, по мнению сценаристов, выглядит русская баня. Все это и есть развесистая клюква.

Казалось бы, сама тема «Чернобыля» предполагала, что такого и близко не должно было. Но ведь было.

Оставим в покое тотальное пьянство, вернее, даже не пьянство, а какое-то совершенно не русское «дринканье», вездесущих автоматчиков, таинственных старцев с их путаными лозунгами. Закроем глаза на какую-то трущобную квартирку академика Легасова, хотя известно, что жил он в коттедже, имел семью, хорошую зарплату и в Чернобыль в составе правительственной комиссии приехал в стильном белом костюме. Глянем, к примеру, на двух солдат-«партизан», специалистов по отстрелу собак и кошек (таких, опять же поверьте на слово, в белорусской части зоны я не встречал), и тульских шахтеров. Первые, озабоченные будущим, щеголяют в свинцовых стрингах. Вторые, брутальные мужики, чей жизненный девиз, судя по внешнему виду и поведению, «баба, водка, гармонь и лосось (или на худой конец килька)», вдруг разоб­лачаются и оставляют на поругание беспощадной радиации ничем не прикрытое свое самое дорогое — ну, вы понимаете, о чем я.

Это правда жизни? Это уважение к «партизанам», которые мыли и чистили деревни, срезали и захоранивали зараженный грунт, таскали графит с крыши реактора? Это уважение к настоящим тульским шахтерам, которые и в самом деле в кратчайшие сроки, и не совковыми лопатами, кстати, прорыли тоннель под реактор и подвели под него мощную бетонную подушку? Тем из них, кто жив, полагаю, куда интересней было бы знать, что их работа была зряшной, — идея о том, что расплавленное топливо может прожечь дно реактора и уйти в грунтовые воды, родилась в воспаленном мозгу академика Велихова, на минутку заглянувшего на АЭС и принявшего такое решение.

Когда от обилия «клюквы» стало совсем уж кисло, задался вопросом: неужели канал, вложивший в феерический проект миллионы долларов, не нашел несколько тысяч, пускай даже десятков тысяч, чтобы нанять консультанта, знающего реалии нашей жизни, ее уклад, особенности взаимоотношений и прочее? Оказывается, консультант был. Какая-то дама, уехавшая в США из Украины добрых двадцать лет назад. Вот она-то клюквенные моменты и одобрила.

Щербина и Легасов. Их линию, а она — основа, становой хребет всего сериала, к которому прилаживают скелет и наращивают мясо, я специально оставил напоследок. Понимаете, если бы какой-то режиссер назвал, к примеру, чеховских трех сестер лесбиянками, а трех мушкетеров Дюма геями, я бы и ухом не повел, согласился бы, что таково авторское видение и трактовка первоисточника. Но когда я вижу, как председатель правительственной комиссии, человек, наделенный широчайшими полномочиями и не боящийся принимать судьбоносные решения, Борис Евдокимович Щербина сначала угрожает академику Легасову выбросить его из вертолета, а потом вместе с ним и неустановленной гражданкой Хомюк прячется от вездесущих агентов КГБ, — это совершенно не смешно. И неправдоподобно! А если очень уж хотелось сделать и показать Бориса Щербину законченным диссидентом, так надо было во весь экран показать, как он молотком разбивает свой значок депутата Верховного Совета СССР. Это было в самом деле. И не потому, что Борис Евдокимович переметнулся, а потому, что металл значка набрал запредельное количество рентген.

Валерий Алексеевич Легасов. Человек, чье решение сбить температуру реактора смесью бора, свинца и песка, чтобы не дать расплавиться урану, Европейский континент как минимум спасло от катастрофы. Академик, которого на сессии МАГАТЭ в Вене встретили в штыки, а после пятичасового доклада, в котором он рассказал, что случилось на ЧАЭС, как укрощали реактор, аплодировали стоя и внесли в список лучших ученых мира. За это, за правдоискательство, разглашение в Вене секретных данных его прессует КГБ? Полноте! Именно после доклада академика мировое сообщество повернулось лицом и к Чернобылю, и к Советскому Союзу. Да и кому, как не Легасову, одному из любимцев академика Александрова, создателя реактора РБМК, не знать о его слабых сторонах. Ну а то, что информация о его ненадежности скрывалась, что виновными в аварии сделали операторов, так это уже другая история, демонстрирующая мощь и силу советского атомного лобби и к Легасову отношения не имеющая.

Самое, уж простите, постыдное, что я увидел в сериале, затмевающее все остальные прегрешения, вольные и невольные, — это финал, который я по ядерной аналогии называю «отравленным». Здесь мы узнаем, что демонический Дятлов инициировал незаконный эксперимент, чтобы продвинуться по служебной лестнице после возможного ухода директора Брюханова на повышение. Здесь мы увидели каких-то полуграмотных неврастеников — операторов Александра Акимова и Леонида Топтунова, из-за которых якобы все и случилось. Ложь! Плевок в доброе имя погибших. Они, как и практически все остальные их товарищи по смене, реабилитированы, обвинения с них сняты, и они посмертно награждены орденами.

Трагифарс, ничего общего с реальностью не имеющий, и просто какой-то дебилизм (извините, это я уже завелся) — сцена суда. Помните? Какие-то присяжные, прокурор, а не судья, ведущий процесс, расхаживающие, как в американских фильмах, по залу свидетели Щербина и Легасов, которые ни в каком качестве на суде не присутствовали. А значит, и приговор к небытию и забвению, вынесенный академику после якобы его признания злобным кагэбистом, — это не истина, а дурно пахнущий киношный прием, призванный показать преступную сущность советского режима. Но знаете, грехов у него и так хватало, нужно ли вешать еще и вымышленные.

Но, возразите вы, если Валерий Алексеевич Легасов через два года после Чернобыля покончил жизнь самоубийством, значит, все же КГБ свою угрозу выполнило. Значит, были кассеты, тайком отданные надежным людям?

Кассеты были, их Валерий Алексеевич записал и перед смертью не прятал.. Их пять штук, на одной из них интервью с Алесем Адамовичем. Я читал их тексты, заверенные, кстати, официальной подписью следователя Генпрокуратуры. Пересказывать не буду — забейте в поисковик «Валерий Легасов» и читайте. И не найдете в них ничего похожего на то, к чему подводил нас сериал. А о причинах самоубийства откровенно и подробно рассказала его вдова. В Чернобыле Легасов схватил дозу в 200 рад, был уже очень сильно болен, не ел, не спал. Плюс травля, развязанная собратьями-учеными. Плюс звание Героя Советского Союза, которое из-за завистников он не получил. Но позже в 1990-х ему посмертно присвоено звание Героя России.

Ставлю точку, но все же еще одна ремарка напоследок. В июне 1986-го я был в командировке в Брагине. Мотался по выселяемым деревням, два раза попал под проливной дождь. И все эти дни у меня першило в горле и какой-то неприятный привкус был во рту — эхо Чернобыля, говорили мне. Так вот, его, это эхо «Чернобыля», я почувствовал снова.

P.S. А еще мне очень хотелось увидеть среди героев трех родных братьев Петра, Леонида и Ивана Шавреев. Первых пожарных, поднявшихся на крышу четвертого блока, которых, уже схвативших запредельные дозы, сменил потом расчет, где служил Игнатенко с товарищами. Увы, в сериале им места не нашлось. Может, потому, что вопреки всему остались живы, и сценаристы не нашли в этом никакой интриги — подумаешь, выжили. Вот если бы они агентами КГБ были…

Татьяна Бизюк: «После киношного апокалипсиса хочется узнать о реальном»

Я родилась в 1991 году. Спустя пять лет после Чернобыля. В семье о страшной трагедии не вспоминали: может, потому, что, слава Богу, она напрямую не затронула родных и близких. Может, потому, что жили не на Гомельщине или Могилевщине, где люди прочувствовали на себе последствия невидимой угрозы. 26 апреля родители не поминали ликвидаторов и погибших на АЭС. Не принято это у нас было. С «чернобыльцами» впервые столкнулась лишь в 2009 году, когда поступала в университет. Тогда несколько бюджетных мест заняла эта категория абитуриентов. Помню, как изо всех сил пыталась подавить в себе негодование: как, почему? У всех ведь должны быть равные условия поступления. Не понимала, почему мои же ровесники пользуются такими преференциями…

Все это я к тому, что у нашего поколения не сформировалось четкое представление о трагедии — ее масштабах, виновниках, причинах. Да, в школах нам рассказывали об аварии, но когда нет показательных примеров, сухая информация практически не воспринимается. Мы, школьники, понимали, что это страшное событие, но оно было каким-то если не вселенским, то масштабно-государственным, а значит, не своим личным. К тому же с каждым годом оно отдалялось во времени. Прошло ведь 33 года — по меркам молодого человека, большой срок. Успело вырасти целое поколение…

Когда появилась лента о Чернобыле, тут же захотела ее посмотреть. Сериалы, кстати, не люблю вовсе. Последним, от которого не могла оторваться, был «Клон». В деревне при отсутствии интернета и наличии телевизора это было единственное синематографическое развлечение.

Но  — к «Чернобылю». Не могу сказать, что его просмотр — дань моде, желание быть в тренде (хотя изначально было понятно, что фильм побьет рекорды). Ведь иначе запоем наблюдала бы за историей кланов в «Игре престолов». Но этого не делала. Как-то не зацепило. С «Чернобылем» все по-другому. Может, потому, что тема реальная, а не вымышленная, как в случае с «Игрой». Или потому, что было интересно взглянуть на американскую интерпретацию трагедии. Что в очередной раз выкинут эти заокеанские киношники? А может, сработал принцип «ближе к своему двору». Это, знаете, как читать районную газету: можно встретить информацию о своих приятелях и соседях. Так и здесь, создатели фильма анонсировали описание событий, которые напрямую коснулись и нашу страну.

Примерно представляла, что именно мой оппонент Михаил Кучко подвергнет критике. Поэтому вооружилась фактами, чтобы возразить. Первое — претензия на реалистичность и ее реальное отсутствие. Так вот, современная зрительская аудитория часто воспринимает художественные произведения, основанные на реальных событиях, чуть ли не как документальные кадры. Растет степень вовлеченности, а память впитывает неверную информацию — так создается новая и ненастоящая история. Это, соглашусь, действительно плохо. А если дело не в абсолютной достоверности? Что, если авторы хотят напомнить, как это страшно, когда хеппи-энд случается не всегда? Я не берусь критиковать неточности фильма. Как не делаю этого, когда просматриваю военные драмы. Думается, герои таких фильмов тоже далеки от прототипов реальной жизни. Но никого, как ни странно, это не смущает. Никто не ищет складку на по-киношному наглаженном кителе, никому не бросается в глаза красивая, идеально уложенная стрижка медсестрички. Это же фильм, пусть лучше все будет красиво. А тут ополчились против несвойственных диалогов, мол, не обращались в Советском Союзе просто по именам, не пили водку «дринками»… Оно, может, и так, вернее, как раз не так, не отрицаю. Но лично меня это не раздражало до жути, не хотелось выключить на середине фильм лишь потому, что шахтеры похлопали министра угольной промышленности по плечу и вымазали небесно-голубой костюм.

Режиссер фильма взялся за тему, от которой у нас должна болеть душа. А у него, по сути стороннего человека, выходит, болит больше. Где тогда наши — украинские, белорусские, российские фильмы, свежие и с современным взглядом на эту тему? Все как-то нет времени из-за съемок ситкомов про милицию и медиков…

Еще один факт, который не обошли вниманием критики. Многие напирали на то, что Ульяны Хомюк не было. Да, ее не существовало. Но работали десятки, сотни других ученых. К тому же в финальных титрах, просто на английском языке, Крейг Мазин конкретно объясняет, что же это все-таки за образ. Вот вам перевод: «Персонаж Ульяны Хомюк был создан, чтобы представить всех ученых и почтить их преданность, честность и человечность». По-моему, и этот вопрос снимается.

Да, в «Чернобыле» есть нестыковки и художественные передергивания. Но думающий зритель, мне кажется, сможет отделить зерна от плевел. Хотя бы почитав по этой теме дополнительную литературу. Однако премьера, здесь, думаю, со мной согласятся многие, будоражит и напоминает о том, о чем многие забыли, мотивируя вспомнить и узнать больше. Хотя бы досмотрев сериал. Вот подтверждение: проекту HBO не просто ставят высокие оценки, его активно обсуждают по всему интернету. Мини-сериал стал причиной резкого скачка количества запросов «Чернобыль» в Google. По данным сервиса Google Trends, в мае 2019 года пользователи по всему миру набирали запрос Chernobyl в разы чаще, чем когда-либо.

«Чернобыль» показателен не столько историей, музыкой, подачей, диалогами и прочими объективными составляющими, хотя они, несомненно, хороши. После окончания просмотра хочется больше узнать о реальной истории аварии на ЧАЭС, посмотреть залпом все документальные филь­мы и прочитать хроники ликвидации последствий. А они способны шокировать сильнее, чем мини-сериал.

Вот и моего коллегу, человека, который знает о Чернобыле едва не засекреченные факты, сериал взбудоражил, а значит, не оставил равнодушным. Этого, мне кажется, его создатели и добивались.

«Сельская газета»