Умер последний режиссер-адепт великой европейской культуры, последний её паладин.

Человек, который ненавидел режоперу и спрашивал всех:

«Неужели Верди, Беллини, Пуччини нуждаются в том, чтобы вы их улучшали? Вы – их? Их улучшить невозможно, им трудно соответствовать, легко их только испоганить!».

Когда мы с мужем во время Московского фестиваля впервые посмотрели его киноверсию оперы «Травиата», с еще молодыми и прекрасными Пласидо Доминго и Терезой Стратас, с волшебными массовыми сценами и блистательным балетным дивертисментом Екатерины Максимовой и Владимира Васильева, мы тут же помчались на следующий сеанс – просто не могли расстаться с этим потрясающим зрелищем.

Я в юности буквально помешалась на Шекспире благодаря его «Ромео и Джульетте» и «Укрощению строптивой».

Нет, вовсе не из-за хорошеньких милых деток Леонарда Уайтинга и Оливии Хасси. А из-за Меркуцио Джона МакИнери и Тибальта Майкла Йорка.

Я по ним просто сходила с ума.

И точно так же сходила с ума по этой сладкой парочке – Ричарду Бёртону и Элизабет Тэйлор – Петруччио и Катарине из «Укрощения строптивой».

О, эта сисястая синеглазая фурия! О, этот разнахальный красавец-мачо!

Ему не надо было одевать их в пиджаки или шинели: эта вся его барочная избыточность, эта его итальянская страсть к пышным нарядам, к золоту и перьям, к роскошным интерьерам, эта его любовь к деталям, когда жемчуг как виноград, а виноград как жемчуг – она была самостоятельным фактом и отдельным произведением искусства, подобным высокой классической живописи!

Не только Шекспира – я и Италию полюбила через него.

Прогрессивная критика всегда писала о нем сквозь зубы.

Он был для нее слишком традиционен.

Прогрессивные никогда не любили разбираться в том, «как». Им требовалось «что».

А его «что» – это были не тайные комплексы (хотя их у самого мастера было предостаточно, но он не считал их предметом для обсуждения и, уж тем более – для искусства), а смесь открытого чувства с нескрываемой иронией, романтизма пополам с ехидством.

Однажды прогрессивные коллеги исключили его из итальянской гильдии кинорежиссеров. Он, ревностный католик, взбешенный засильем сисек-писек на экране, опубликовал текст о необходимости цензуры. Члены гильдии единодушно ответили ему: «Лучше любая порнография, чем хоть малейшая цензура». Признаться, я им тогда аплодировала. Сейчас бы аплодировать не стала, хотя, всё равно, думаю как они.

Он наверняка знал, чем закончится для него это выступление, но он никогда не боялся идти не в ногу с толпой и не никогда боялся мнения толпы.

Даже если это толпа художников.

Его учителями были Висконти, Де Сика, Росселлини, и от каждого он почерпнул то, что было ему близко, и отверг то, что было ему чуждо. В этом смысле он тоже был совершенно свободным и независимым.

Его любили Феллини и Висконти. С Висконти его связывали романтические отношения, с Феллини – дружба.

Он с интересом и симпатией всегда относился к России, всё время зазывал русских кинематографистов, оказавшихся в Италии, к себе в гости, и вот так однажды, во время Венецианского фестиваля, у него в гостях оказалась сперва моя подруга Оля Наруцкая, а потом и мой муж.

После оба с вытаращенными глазами рассказывали мне про то, какой он чудесный, обаятельный, доступный. Как сам записывал им на листочке номер своего телефона и так же записывал их номера: «Будете в Италии – непременно звоните!».

Еще он Юре рассказывал очень смешные байки из своей партизанской жизни. Да-да, он, как и Висконти, был участником Итальянского антифашистского сопротивления и партизанил.

Он был ревностным католиком, и для него Иисус был и Спасителем, и эталоном Человека. Он горевал, что к этому Эталону невозможно приблизиться, но был рад, что к нему можно стремиться. Вообще, «эталон» было его любимое слово. И по отношению к людям, и по отношению к предметам.

Он был последний романтик оперы и кинематографа.

Его фильм «Каллас навсегда» снова был принят критикой «через губу», ибо там была рассказана вымышленная романтическая история про Марию Каллас. Её сыграла Фанни Ардан и то, как Каллас была показана в этом фильме – переполняло восторгом. Он Каллас боготворил.

Великолепный, избыточный, чувственный мир прекрасных людей и прекрасных вещей, прекрасных чувств и даже прекрасных страданий – всё это сейчас уйдет вместе с ним – и не знаю, вернется ли когда-нибудь.

Сегодня умер великий Франко Дзеффирелли.

Ирина Павлова