Казалось, что может быть общего между северянинскими «ананасами в шампанском» и «водосточными трубами» Маяковского? Между тем, было время, когда поэты дружили, давали концерты, вместе ездили на гастроли. Любили одну и ту же женщину, писали о ней стихи. Женщина эта – наша землячка Софья Шамардина.
Поцелуй при всем честном народе
…Ранняя весна 1913 года, город Минск. На сцене местного театра выступают столичные поэты: знаменитый представитель старшего поколения Федор Сологуб и молодой, но уже довольно известный Игорь Северянин. В закулисной суматохе вдруг возникают две девушки-гимназистки. Одна из них смело подходит к Сологубу и заявляет: «Я люблю Ваши стихи и Вас!»
«Единственное выражение любви есть поцелуй», — слышится в ответ. Девушка, ни на минуту не задумываясь, целует его при всем честном народе.
Поцеловав, смеется звонко
И вдруг конфузится она,
И шепчет голосом ребенка:
«Я Сонечка Амардина…»
Так описывает эту сцену Северянин (поэт сократил фамилию своей героини на одну букву).
Сонечка… Именно так она всегда представлялась, никто из родных и знакомых не звал ее иначе. Гимназистка последнего класса, младшая дочь, любимица всей семьи, белокурое ангелоподобное существо с зеленовато-голубыми глазами, которые поэты во все времена называли миндалевидными…
В то время традиционный жизненный уклад стал рассыпаться, таять на глазах. Девушки из хороших семей больше не хотели сидеть в своем доме и воспитывать детей.
Окончив минскую гимназию, Сонечка уехала в Петербург и поступила на Бестужевские курсы. За ангельским обликом Сони таился огненный темперамент, неуемная, всепоглощающая жажда жизни. Ей недостаточно было просто находиться в Петербурге, посещать выставки и концерты, слушать выступления знаменитых поэтов. Где-то рядом создавалось новое искусство. Соня не хотела быть зрителем, она хотела непосредственно участвовать в процессе – если не в качестве творца, то хотя бы в качестве музы.
Северянин влюбился без памяти
В тот памятный «сологубовский» вечер в Минске она познакомилась и с Северяниным. Как мужчина он не произвел на нее особого впечатления.
«С Сологубом приехал прилизанный, с прямым пробором Игорь Северянин, который пел скрипучим неприятным голосом своей поэзы», — так описывала она свою реакцию много лет спустя.
Однако какое это могло иметь значение! Ведь он был поэтом, одним из самых новых и модных! После недолгих колебаний Сонечка решилась.
Звонок. Шаги. Стук в дверь. «Войдите!» —
И входит девушка. Вуаль
Подняв, очей своих эмаль
Вливает мне в глаза, и нити
Зелено-бронзовых волос
Капризно тянутся из кос.
Передает букет гвоздики
Мне в руки, молча и бледна,
Ее глаза смелы и дики:
«Я Сонечка Амардина»в стихах
Так описывает их встречу Северянин. Все в этих стихах правда и неправда. Вот та же самая сцена глазами Софьи Шамардиной.
«Осень 1913 года. В прихожей было нагорожено, дверь в кухню открыта, там сушилось на веревках белье. Было довольно грустно от грустного лица жены, от вздохов матери. И мать, и жена с ребенком, когда у Северянина кто-нибудь был, сидели в соседней комнате. Входить им в комнату Игоря было нельзя».
Конечно, Софья была разочарована: в стихах Северянина пенилось шампанское, цвели лилии, разъезжались экипажи, а тут – пеленки! И все же это ей не помешало стать частой, почти ежедневной, гостьей у него дома.
«Вся вдохновенье, вся экстаз» — это определение с незначительными вариациями повторяется почти на каждой странице северяновской поэмы. Сонина красота, юность, а главное – постоянно пылавший в ее душе огонь сделали свое дело. Северянин, предпочитавший писать о том, как его обожают поклонницы, на этот раз честно признается: «Я в Соньку не шутя влюблен//И страстью к Соньке распален….» А что же Соня? Ей все это скоро прискучило, она принимала его влюбленность как должное и рвалась дальше, вперед, к новым открытиям.
Звезды зажигались для нее
В Петербурге Софья стала систематически общаться с Корнем Чуковским. Он был знаком с ее родителями, а потому вдали от родной Беларуси взял на себя роль опекуна. Излишне говорить, что опекунство это было не вполне бескорыстным: Чуковский, подобно многим прочим, не остался равнодушным к чарам своей подопечной. Ему нравилось водить ее повсюду и представлять ей своих знакомых – поэтов и художников.
Как-то раз он привел ее на вечер футуристов в медицинский институт. Там Соня и познакомилась с Маяковским. После выступления поехали в кабаре «Бродячая собака», потом к Хлебникову, к Бурлюкам. Напрасно Чуковский взывал: «Сонка, я вижу, что поэт оттеснил бедного критика!». Она его попросту не замечала. В конце концов он сказал Маяковскому: «Помните, я знаю ее папу и маму!» Торжественно поцеловал Соню в лоб и исчез. А Соня с Маяковским с тех пор почти не расставались.
«Возвращались как-то с какого-то концерта-вечера, – вспоминала она много лет спустя. – Небо было хмурым. Только изредка вдруг блеснет звезда. И тут же стало слагаться стихотворение: «Послушайте! Ведь, если звезды зажигают – значит, это кому-нибудь нужно?..» – он держал мою руку в своем кармане и наговаривал о звездах».
Впервые в жизни Соня испытывала желание не просто покорить разом всех и вся, а совсем другие чувства. Тут были и гордость, и робость, и счастье… Яростная энергия, исходившая от личности Маяковского и от его стихов, как нельзя лучше соответствовала Сониной порывистой натуре. Она поклонялась всему новому, непривычному, разрушающему устои. Маяковский был живым воплощением этой новизны. Весь мир раскололся для Софьи на друзей и врагов. Северянин был в числе первых.
Соня стала заходить к нему с Маяковским. Нередко они коротали вчера втроем, пили чай, поэты по очереди читали стихи. Северянин, привыкший смотреть на действительность сквозь цветные стекла своих фантазий, ничего не замечал и ни о чем не догадывался. Между тем о Сонином романе узнавало все больше народу. Кто-то из знакомых поставил в известность ее родителей. В результате на каникулы ей пришлось уехать в Минск.
Провожать пришли оба – Северянин с букетом голубых роз и Маяковский с букетом фиалок. «Тебя провожают два величайших поэта современности», — сказал тогда Маяковский.
Худела на глазах заметно
Соня везла с собой ворох футурустических книг. В Минске она без конца читала их всем родным и знакомым. Через некоторое время посыпались одна за другой телеграммы от Северянина. Он сообщал, что вскоре состоится большое турне футуристов, и звал Соню с собой в качестве исполнительницы.
Соня, успевшая заскучать в Минске, немедленно сорвалась с места и уехала в Петербург. Северянин очень торопился с отъездом в турне. Он боялся, как бы Маяковский не нарушил планов. В Гостином дворе были срочно куплены кусок черного шелка, серебряный шнур и черные шелковые туфли-сандалии. Перед концертом «платье» накалывалось черными булавками, сандалии надевались на босу ногу. Был выбран соответствующий псевдоним: Эсклармонда Орлеанская.
Я был свидетелем успеха
Ее эстрадного, и эхо
Рукоплесканий огневых
До сей поры в ушах моих, — писал Северянин.
Даже если сделать скидку на его склонность к преувеличениям, можно предположить, что Соня действительное обладала незаурядным артистическим даром. Правда, саму новоиспеченную актрису успех этот радовал мало. Настроение у нее было невеселое. Еще до отъезда в Минск она имела неосторожность рассказать о романе с Маяковским Корнею Чуковскому. Тот был потрясен и решил во что бы то ни стало разлучить ее с ним. Он пустил в ход все возможные средства, включая прямую клевету, и частично преуспел – отношения Софьи с Маяковским существенно осложнились. На протяжении всего турне она неотступно думала об этом. Северянин не мог понять причин удивительной метаморфозы:
…. Вдаль
Задумчиво и беспредметно
Она свой устремляет взгляд,
Худеет на глазах заметно,
Бросая фразы невпопад.
Софье часто нездоровилось. Северянин считал это издержкой постоянного возбуждения, оборотной стороной «артистического экстаза». Ему и в голову не приходило, что Эсклармонда Орлеанская беременна.
Возвращение в Петербург было невеселым. Сплетники и доброжелатели сделали свое дело. Соня не решилась родить от Маяковского, более того – она стала избегать встреч с ним, прятаться, скрываться.
Но прошло время, страсти улеглись, они стали общаться с снова. Однако встречи отныне стали эпизодическими, а близкие отношения не возобновлялись больше никогда.
Сонка – член горсовета
Северянин, прочивший Соне карьеру актрисы, не понимал, что театральное пространство было для нее слишком узким и условным. Сама жизнь была увлекательнейшим спектаклем – именно в нем Софья и хотела исполнять главные роли.
Когда началась война, Соня пошла работать сестрой милосердия в военный госпиталь. В 1915 году она приехала в Москву за книгами для раненых. Маяковский тоже был в то время в Первопрестольной, но встреча не состоялась. От кого-то из общих знакомых Софья впервые услышала о Лиле Брик.
Но, несмотря ни на что, Маяковский продолжал играть в Сониной жизни огромную роль. Она по-прежнему любила его стихи, читала их на поэтических вечерах, по-прежнему делила мир на его врагов и друзей. На почве общей любви к его стихам она сблизилась с будущим отцом своего сына.
Встретившись с Соней в 1917-м, Маяковский спросил, как она относиться к революции. «Муж – большевик, – ответила Соня. – Мне кажется, это определяет и меня». Маяковский усмехнулся. В этом ответе была вся Соня, для которой искусство, политика, любовь всегда были чем-то единым. Еще больше Маяковский веселился в 1923-м, когда узнал, что Софья стала партийным работником. «Сонка – член горсовета!» — повторял он со смехом. Ему никак не удавалось привыкнуть к мысли о том, что отчаянная, шальная Сонька попала в начальники.
А удивляться-то было нечему. Софья органически была не в состоянии оставаться в стороне от того, что было – или казалось – самым новым и необычным. Маяковский часто критиковал ее за недостаток женственности. «Одеваешься под Крупскую», — повторял ее не раз. Это задевало Соню, но ей было вечно не до того. К действительности она относилась с азартом игры.
Но в новой жизни, что ее так манила, не было места играм. Северянин уехал за границу, в 1930-м не стало Маяковского. А несколько лет спустя сама Соня оказалась в сталинской тюрьме, где провела более десяти лет. Одна из ее сокамерниц, которой Софья много рассказывала о своем прошлом, вспоминала: «На крайней у стены койке я увидела прекрасное светлой лицо пожилой женщины… Могла ли подумать, что тут, в подземелье, оживет прошлое, оживут люди, о которых написаны целые тома, те, что были и остаются гордостью нашей культуры. Они вошли, как близкие, живые в эту камеру вместе с Сонечкой Шамардиной».
Ангелина СВЕТЛОВА
