Тамара ВЯТСКАЯ
Моя Москва очень разная. На рассвете – солнце во все небо, и бесконечные мрачные промышленные крыши, среди которых я только через полгода рассмотрела купола храма и огромное рекламное женское лицо на высотке. На закате же это — бело-розовые стены, сверкающие стекла, четыре огромных бака цвета синего и цвета фуксии, железнодорожные пути и Останкинская башня. И все это через очень грязные окна, которые на моем тринадцатом этаже помыть невозможно – стёкла наглухо приделаны к рамам…
Москва научила меня проигрывать тем, кто слабее.
Такое счастье – проигрывать, чтобы не возбуждать раздражения… И научила меня смотреть в спину уходящему любимому мужчине без злости и ненависти. И вообще Москва научила меня главному — любить без вопросов, без надежды на ответ, без благодарности и ожидания. Знаете ли вы, что такое просто любовь? Это когда сидишь ночью на диване и плачешь от переполненности нежностью и радостью от того, что есть жизнь и много-много людей вокруг, где-то там…
Потому что в моей Москве так много нелюбви, отстраненности, неграмотности и дурных ожиданий от других людей… и прекрасных театров, и музеев, и выставок, и концертов, и кафешек, но и тех огромных, нелепых и ненужных посреди города башен! А еще здесь — маринованные осьминоги, швеи на ремонте одежды с высшим художественным образованием, здания на реставрации из чудесного темного кирпича с такими архитектурными кренделями! И Матрона Московская с многочасовыми очередями жаждущих чуда, и есть в моей Москве десятки других храмов с чудотворными иконами, и даже с чудотворной туфелькой святого Спиридона, которую раз в год меняют, потому что она изнашивается! Потому что он ходит по земле и помогает всем страждущим…
В моей Москве есть такие места, где лежат хорошие газеты и журналы, и их можно брать сколько хочешь – себе, подругам, детям, и там будут только рады, что много хороших людей прочитает эти хорошие статьи. Однозначно. Потому что плохие люди читают совсем другое – к примеру, журнал в стремной розовой обложке, который раздают всем подряд даже на проезжей части, и особенно он удивляет наглой и абсолютной своей неуместностью возле дома бракосочетаний, где я живу – но там он, слава Богу, чаще все же валяется на земле, хотя и запихивают его под все щетки дворников и вообще везде… распутство и распутица – это тоже Москва…здесь матерятся на каждом шагу, и целуются взасос везде, а хоть и в набитом битком метро, и руки их ползают друг по другу, и я просто закрываю глаза, и не потому, что ханжа… Кстати, о доме бракосочетаний. Там каждые выходные кучкуются стада лимузинов всех цветов – от понятного белого до цвета всё той же вездесущей фуксии. Особенно нелепо выглядят в паре с этими шикарными лимузинами брачующиеся и их гости, у которых явно эта свадьба в кредит – зато круто!- так и останется самым ярким событием в жизни… Вот такие люди потом печатают объявления «русская семья из-под Московья снимет квартиру»…
А еще в Москве есть единственный в мире Литературный институт, про который я когда-то даже просто читала с замиранием сердца – а моя дочь его закончила, и даже, скажу по секрету, без особого к нему пиетета.
В Москве золотозубые темнолицые таксисты ввергают меня в дежа-вю – мне все кажется, что я на морском юге, где-нибудь в советских еще Пицунде или Анапе, и потому постоянное ощущение себя в отпуске. Но нет – здесь работы много, однако делается она легко и, как говорится, вполне непринужденно. То есть без принуждения… Еще бы – как-то мне по работе надо было в МГИМО. В МГИМО! Я приехала – а со мной все студенты здороваются. То есть принимают за свою. За преподшу. И здороваются на всякий случай. То есть я соответствую – я в тренде с этими продвинутыми детками…
А птичьего щебета в Москве – честно-честно – совсем не меньше, чем в моей полесской глухомани.
Вообще Москва — странный город. Уходишь из одной кафешки из-за дороговизны, а в другой проедаешь вдвое больше денег, потому что там тебе официантка Камилла улыбается заговорщицки, почти интимно, и в предложенном ею постном меню всё на соевом молоке и сметане, даже капучино. В Москве есть все – от гипертрофированного гламура и собачьих свадеб до бродячих собак и людей, спящих вместе с ними в подземных переходах. И супер-небоскребы с дивными оранжевыми окнами здесь строят за шесть месяцев, но сантехнические ямы-провалы не зарывают годами, и там накапливается вполне себе культурный археологический слой… скорее некультурный – банки, окурки, бумажки и прочая повседневная городская уличная дребедень.
Красная площадь с Лениным, ГУМ с фонтаном, Большой с лошадками, Тверской с Елисеевским, Третьяковка с Незнакомкой, Болотная с детками – в Москве много всего того, что уже и само по себе живет. Так и вся страна – живет сама по себе, без руля и без ветрил, и ничего в ней не меняется. Умные умнеют, глупые глупеют, и лягушачьими лапками уже никого не удивишь — как и жизнью с зарплатами, на которые жить просто невозможно. Я смотрю на все это со стороны, потому что я точно уже знаю, что от меня зависит только моя внутренняя жизнь. А иначе сердце бы разорвалось…