В Польше на сей раз решили по-новому отметить 80-летие начала Второй мировой войны. Как заявил представитель польского президента Блажей Спыхальский, на торжества приглашаются только члены Европейского Союза, НАТО и шесть государств Восточного партнерства, которые не так давно были республиками в СССР. Будет среди гостей и германский президент Франк-Вальтер Штайнмайер. Однако не приедет президент России Владимир Путин. Как уточнил Марек Островский в журнале «Политика», нынешнего главу России «не приглашают, чтобы этим выразить осуждение аннексии Крыма». Кое-где сразу же раздались злорадно-удовлетворенные голоса. На Украине, конечно. Мол, польский президент Дуда, лично принимавший такое решение в обход польского МИДа, «очень порадовал», что «Польша дала «смачную» пощечину Путину».
Однако такая «селекция гостей» вызвала недоумение в самой Польше. Тот же Марек Островский напомнил, что «вклад России, тогда советской, в ту войну неоспорим». Кроме того, «Польша должна вести прагматичную политику и искать контактов с соседом». Правда, Путин может произнести речь, в которой повторит «обоснование своей политики, как это сделал за несколько дней перед этим по случаю присоединения Крыма. И с ним трудно было бы полемизировать». Но пусть президент Дуда еще подумает. Если не Путина, то «кого-то от России пригласить все-таки надо».
Поскольку речь идет о круглой годовщине весьма важной для всего мира исторического события, весьма удивило и объяснение, почему российский президент не попадает в список гостей. Оказывается, «ключ к приглашениям не был историческим», они имеют современный характер. Потому, мол, по словам заместителя главы канцелярии польского президента Павел Муха, не приглашена и Япония. Тем не менее, обратиться к истории при пояснениях представителям польского президента все-таки пришлось. Кшиштоф Щерский признал, что Владимира Путина не пригласили из-за участия СССР в разделении Польши в 1939 году, а Павел Муха – заместитель главы канцелярии пана Дуды – напомнил о так называемом пакте Риббентроппа-Молотова. При этом Кшиштоф Щерский оставил за историческим забором то, что довоенная Речь Посполитая всего за двадцать лет своего существования успела поучаствовать в разделе четырех республик – литовской, белорусской, украинской, чехословацкой. Еще больше Путин мог напомнить Павлу Мухе относительно договора о ненападении между СССР и Германией, подписанного 23 августа 1939 года. На берегах Вислы он упорно называется главной причиной той войны уже потому, что она началась через неделю после его подписания, о чем недавно буквально криком кричал польский политолог Якуб Корейба в одной из передач Владимира Соловьева по российскому телевидению. Сама Польша к тем причинам, как говорится, ни сном ни духом.
Посему воспользуемся правилом американцев – нынешних главных польских союзников и покровителей, которые утверждают, что умные люди обязательно уточняют факты. И начнем с того, как договор, который теперь трактуется как ключ, открывший дверь в ад, был оценен в Польше сразу после появления. Оказывается, «пакт Риббентроп-Молотов» в Речи Посполитой тогда был воспринят с явным небрежением. Ее правительство напомнило, что это «мы первые заключили с Германией пакт о неагрессии», что он у Польши есть уже пять лет. Варшавский «Dziennik Narodowy» 25 августа 1939 года писал о договоре Берлина с Москвой как о дешевой сенсации, которая не будет иметь практического значения. А «Ilustrowany Kurier Codzienny» 31 августа утверждал, что «немецкий солдат драться с поляками не желает и удирает за границу». Современный польский автор Славомир Ценцкевич уверен, что тогда договор в Польше просто проигнорировали.
А как была встречена в Речи Посполитой «Декларация о неприменении силы между Германией и Польшей», подписанная по личной инициативе правившего Польшей маршала Пилсудского еще 26 января 1934 года? Так ее появление стало настоящим шоком для многих в Европе и в самой Речи Посполитой. Ведь она стала первым международным соглашением с Германией после прихода к власти Гитлера. Притом была подписана в самое трудное для фюрера нацистов время, когда его судьба висела на волоске. Та декларация вырвала рейх из международной изоляции, в которой он оказался после ухода из Лиги Наций, сломала польско-французский союз, державший Германию в военных клещах: с запада – французская армия, с востока – польская. Она позволила Гитлеру отказаться от выполнения предписаний Версальского договора, которыми немецкие вооруженные силы были сокращены до ста тысяч человек, оставлены без авиации, артиллерии, бронетехники, военно-морского флота. После соглашения с Польшей Гитлер увеличил армию сразу в пять раз, довел военные расходы до половины государственного бюджета, махнул рукой на Лигу Наций.
Но главное, та декларация помогла Гитлеру удержать власть. Берлинский корреспондент газеты «Kurjer Warszawski» сообщал, что подписание польско-немецкого пакта в рейхе «понимается как успех национал-социалистического правительства», который «поспособствует укреплению престижа Гитлера не только внутри государства, но и на международном уровне». В первое время в политических кругах в Берлине не было недостатка даже «в голосах, выражающих удивление тем, что Польша помогает Гитлеру вырвать рейх из изоляции», но уже через три дня берлинская пресса подчеркивала, что «временный период, как поначалу трактовалось правительство Гитлера, закончился». «Kurjer Warszawski» в конце января 1934 года цитировал и британский „Observer», констатировавший, что «теперь, будучи свободной от наихудшей опасности пребывания меж двух огней, Третий Рейх может спокойно выстраивать свою мощь».
За декларацией о ненападении последовали соглашения, касающиеся взаимодействия двух стран в экономике, торговле, армейском деле, даже средств массовой информации. Как подчеркнул в своем интервью порталу “wPolityce” автор книги “Танец с Гитлером. Польско-германские контакты 1930-1939” Радослав Голец, отношения Варшавы и Берлина, до этого ограничивавшиеся беседами дипломатов, “распространились на многие сферы жизни”. Обменивались визитами высокопоставленные военные, притом польская пресса подчеркивала теплоту армейских и флотских связей. Активными и стали контакты главного коменданта польской государственной полиции Кордиана Заморского с шефом германской полиции порядка Куртом Далюге.
В обоюдном поле зрения был даже опыт, касающийся концлагерей. Польский атташе Витольд Мечиславский вместе с Гиммлером посещал Дахау, а Кордиан Заморский показал Гиммлеру польский концлагерь в Картуз-Березе. Создавались рабочие группы по сближению правовых кодексов двух государств. С польской стороны эти усилия координировал большой почитатель Гитлера министр юстиции Витольд Грабовский. По настоянию властей обеих стран, отмечает Радослав Голец, все делалось для того, чтобы “переломить многовековую недоброжелательность поляков к немцам и наоборот”.
За неуважительное слово о нацистском фюрере в Польше можно было попасть в тюрьму, что и случилось с владельцем одного из варшавских аптечных складов Нихимом Хальберштадтом, который на конверте с предложением о сотрудничестве от немецкой фирмы «Электроденталь-Фишер» попросил не беспокоить его, «пока Гитлер со своими голодранцами правит в Германии».
Спустя два года после подписания декларации Гитлер, оккупировал демилитаризованную Рейнскую область, еще через два аннексировал Австрию. По Чехословакии Германия и Польша ударили уже совместными силами. В Варшаве в полный голос говорили о необходимости произвести «аншлюс Литвы». Остановила жесткая позиция СССР.
Разумеется, вступая в контакт с Гитлером, Пилсудский преследовал свои цели. В частности, он полагал, что сможет отвести экспансионистские усилия фюрера от Польши и направить их на юг. Как утверждает польский историк Войцех Матерский, польский маршал исходил даже из того, что переиграет политического новичка Гитлера и извлечет для своей страны пользу из его агрессивных замашек.
Важным фоном политики Пилсудского и его последователей была ненависть к восточному соседу. Он с юных лет мечтал о том, что захватит Москву и прикажет написать на стенах Кремля: «Говорить по-русски запрещается». Именно на почве русофобии в мае 1934 года не был принят вывод, полученный в результате тайного исследования под криптонимом «Лаборатория», проведенного польским генералитетом. Семьдесят процентов высших военных в заполненных анкетах назвало Германию как «самую близкую по времени угрозу для безопасности польского государства». Однако «маршал настойчиво указывал, прежде всего, на опасность с восточной стороны», отмечает Войцех Матерский. Руководивший исследованием генерал Фабрыцы был освобожден от должности первого заместителя военного министра и отправлен служить в провинцию. Предельно ясно в беседе с французской журналисткой Женевьевой Табуи высказывался и министр иностранных дел Юзеф Бек, который был правой рукой маршала в реализации польской внешней политики: «Что касается России, то я не нахожу достаточно эпитетов, чтобы охарактеризовать ненависть, какую у нас питают к ней!».
О том, сколь полезна для Гитлера была инициированная Пилсудским декларация о ненападении, свидетельствует реакция фюрера нацистов на смерть польского маршала в мае 1935 года. Он тогда направил в Польшу два соболезнования. Одно президенту Речи Посполитой, другое жене Пилсудского, которой пообещал, что образ умершего он навсегда сохранит «в своей благодарной памяти». Главная в рейхе газета «Völkischer Beobachter» на первой странице писала, что «Новая Германия склоняет свои флаги и штандарты перед гробом этого великого государственного деятеля, который впервые имел мужество открытого доверия и полного союза с национал-социалистическим Рейхом». В берлинском кафедральном соборе Святой Ядвиги по распоряжению Гитлера 18 мая 1935 года состоялась специальная месса с участием самого фюрера, в ходе которой он сидел у символического гроба польского маршала. Был объявлен общегерманский траур. Следующий случился после сокрушительного разгрома вермахта под Сталинградом. В Варшаву на похороны был направлен рейхсмаршал Герман Геринг. После занятия Кракова гитлеровскими войсками 6 сентября 1939 года, пишут даже польские СМИ, «по приказу Гитлера германский командующий генерал Вернер Кёнитц отправился в бывший королевский замок на Вавель и возложил венок к гробу маршала Пилсудского в крипте под башней Серебряных колоколов. Затем пред криптой был выставлен немецкий почетный караул».
В июне 1944 года в оккупированном гитлеровцами Бухаресте торжественно, с участием королевской гвардии, был похоронен и Юзеф Бек, который продолжал политику Пилсудского, в чем заверил Гитлера во время визита в Берлин сразу же после смерти своего шефа. Это его усилиями были отвергнуты Восточный и Западный пакты, предложенные Францией и Великобританией, чтобы гарантировать «нерушимость территорий и границ» в Европе. В Париже тогда всерьез говорили о сговоре польского министра с нацистским фюрером.
Последним вкладом Бека в недопущение коллективного фронта против Гитлера стали усилия по срыву англо-франко-советских переговоров в Москве в августе 1939 года. По словам Войцеха Матерского, для Бека «при оценке ситуации решающую роль играло неприятие «любой России», потому, «несмотря на нажим Лондона и Парижа, министр Бек по-прежнему отвергал принятие трехсторонних гарантий», добавляя при этом, что у Польши «нет военного соглашения с СССР и нет желания его иметь!». Именно такой ответ услышали от него французы 19 августа 1939 года. Через три дня Москва дала согласие на приезд Риббентроппа. В Кремле пришли к выводу, что пора ориентироваться, прежде всего, на собственные интересы.
В открытом в мае 2017 года в Брюсселе Доме европейской истории Пилсудский назван фашистом. Протесты польского вице-премьера Петра Глинского не были приняты. Вполне однозначно о политике довоенной Речи Посполитой в интервью порталу Kresy.pl в те же дни высказался известный польский политолог Рафал Земкевич: «Мы были в союзе с Гитлером. Это был союз непровозглашенный, неподписанный. Но в то время ни у кого – ни у Гитлера, ни у Сталина, ни у западных руководителей – не было ни каких сомнений, что на Польшу надо смотреть как на союзника Гитлера». В таком случае резонен куда более важный вопрос: не будь того союза, смог бы главный нацист столь укрепить свой рейх и создать в Европе ситуацию, в которой стала возможна еще одна мировая война?! Ответ напрашивается, но создается впечатление, что нынешние польские политики его всячески оттягивают. Не потому ли не приглашен Путин? Вдруг он начнет расставлять точки над историческими «i»…
Яков АЛЕКСЕЙЧИК
