Когда под нами зашаталась нравственная опора и мы мучительно ищем ответы на болезненные вопросы дня, стоит обратиться за помощью к нашим классикам. В их произведениях и публицистике они, нащупав нерв века, подсказали соотечественникам верный и надежный способ обустройства общественной жизни. 

… В последние годы жизни Иван Шамякин нечасто появлялся на публике, редко давал интервью, предпочитая мирской суете уютный кабинет с заваленными рукописями и книгами столом и портретом Ленина во всю стену.

Честно признавался, что испытывает ностальгию по прошлым временам. На склоне лет, отмечал он, всегда вспоминаешь дни, когда был здоров и бодр.

В конце 90-ых его старый друг Валерий Ганичев, тогдашний председатель Союза российских писателей, показал ему последние номера «Роман-газеты» – тираж 35 тысяч на всю Россию! Писатель был опечален. Ведь в 1981 году, когда там печатался роман Шамякина, тираж составлял 2 миллиона! Да и творческая жизнь вовсю кипела: проводились дни белорусской литературы в других республиках, было общение, писателей издавали, и в утверждении «самая читающая страна в мире» он не видел особого преувеличения.

«Не хочу сказать, что прошлое было таким уж безоблачным, но для литературы, которую мы называем советской, это было золотое время, во всяком случае, послевоенное. Именно тогда расцвела и наша белорусская литература. Сталинские преступления и злоупотребления произошли, в основном, до войны, а после, когда я стал членом Союза писателей, помню одну гадкую акцию 1948 года – борьбу с космополитизмом, — вспоминал он. — Посадили нескольких наших еврейских коллег, что непростительно… А после 1953 года арестов не помню, и из Союза писателей не исключали. Один раз, правда, переборщили, когда поэт Ефимов выступил против ввода наших войск в Чехословакию. Но никаких репрессий не было».

В 1998 году, когда вокруг только и заявляли, что все наши беды от партии, Иван Шамякин не стеснялся признаться: «Под ее руководством нам очень хорошо работалось!»

Все его произведения начала 90-ых поражают своей мрачностью, безысходностью. Так, в «Сатанинском туре» описан подлинный случай: в автобусе с «челноками», едущими в Польшу за барахлом, умер человек и его, чтобы не сорвать поездку, четверо суток возили с собой, прикрыв «тряпками».

Герой повести «Земной рай» и «Вернисаж» – писатель, вынужденный продавать свои книги на улице, чтобы выжить, и художник, выгодно продавший картины иностранцам, но почувствовавший себя настолько опустошенным, что покончил с собой… Какова жизнь, таковы и образы…

У Шамякина, как и у многих, после краха СССР пропали сбережения. Он с болью взирал на тогдашнее плачевное положение культуры, библиотек, кинопроката.

«Ностальгия бывает разной. Есть неуместная ностальгия, которая выливается в пустую трепотню, обвинения всех и вся, эксцессы. Это ложный путь, по-моему. Даже живя с ностальгией, следует поддерживать то здоровое, что есть в обществе. Когда-то издательство «Мастацкая лiтаратура» выпускало 200 книг в год, из них 80 процентов — белорусских авторов, сегодня только 30. А количество писателей не уменьшилось, нас по-прежнему 450 человек! Мне радостно, что появляется пишущая молодёжь. Только хотелось бы, чтобы своих публикаций они дождались раньше, чем поседеют», — говорил он в интервью в 1998 году.

Его позиции гражданина и писателя не расходились никогда. Ему не приходилось «поступаться принципами».

«Я критиковал действительность в своих романах, и цензура придиралась ко мне. Но в целом был «правоверным» коммунистом, им и остаюсь в душе, хотя ни в какую из нынешних компартий не входил», — не раз подчеркивал Шамякин.

Ему была не очень понятна позиция коллег Быкова, Бородулина, Гилевича, талантливейших писателей, которых он уважал, но не принимал их негативного отношения у прошлому.

«По-моему, никто из них не был обижен, все много издавались, получали немало наград. К собственной истории надо относиться уважительно, а не зачеркивать одним махом», — замечал он.

Иван Шамякин с самого начала был горячим сторонником Союза Беларуси и России. Он полагал, что объединение славянских народов позволит быстрее выйти на современный уровень развития.

Он осознавал, что кому-то это сближение не нравится. Кому-то по душе югославский сценарий, и тут недалеко не только до абсурда, но и до кровопролития, истребления народа — вспомним Абхазию, Нагорный Карабах.

Ему было очевидно, что на Западе опасаются сильного конкурента, каким мог бы стать настоящий, крепкий союз славянских народов, с их ресурсами и промышленным потенциалом.

«Рыночные отношения должны быть, это ясно. Ошибка руководителей компартии была в том, что они этого не понимали или не хотели понимать…Но уже Косыгин понял их необходимость. Тогда нельзя было говорить о рыночных отношениях, но он делал то, что и Дэн Сяопин в Китае, — рассуждал он в одном из последних своих интервью. — Китайцы пошли умным путем, у них не произошло развала, как в СССР. Они умело модернизировали социалистическую систему. А я уверен: будущее за социализмом, идеи которого заложены еще в учении Христа».

Лучшие книги

Писателю были дороги все его книги, которые он сравнивал с детьми. О первом романе «Глубокое течение» говорил, что многое в нем наивно, не за него не стыдно. «Тревожное счастье» прочитали все, кто оканчивал белорусскую школу… Высоко ставил повесть «Торговка и поэт».

Особого внимания цензуры удостоился его роман «Петроград-Брест».

Тогда о Троцком еще никто не отваживался писать. Шамякин изучил в Москве гору документов. Не хватало только автобиографии Троцкого «Моя жизнь». Тогда он обратился к председателю КГБ Никулкину, с которым сидел однажды в президиуме на одном торжестве. Тот ошарашенно посмотрел на просителя: «А где я возьму?» Шамякин знал где. Как-то хлопцы принесли ему Библию на русском языке из Бреста — там на таможне их конфисковали и сжигали. В общем, через месяц у него на столе уже лежала автобиография Троцкого, правда, на немецком языке.

А белорусский Главлит испугался Троцкого и для подстраховки отправил рукопись на рецензию в Москву, в Институт марксизма-ленинизма. Оттуда — к нам в ЦК. Помог Иван Антонович, он понял, что зарезать книгу о Ленине (в самом деле, не о Троцком же она!) — большой скандал.

У многих героев Шамякина были реальные прототипы в жизни. Карнача в «Атлантах и кариатидах» он писал со своего друга Андрея Макаенка. Черты характера и внешний облик героини романа «Великая княгиня» напоминают замечательную поэтессу Евгению Янищиц. Другие его женщины были чем-то похожи на его жену Машу, с которой он прожил вместе более полувека.

Особенно тяжелая книга — «В зоне повышенной радиации». В Добрушском районе в лесу существовал военный городок, потом оттуда всех выселили — радиация. И вот идет как-то Иван

Шамякин по разграбленному пустому поселку и вдруг видит свежеокрашенный дом со стеклами, занавесками… Оказывается, один полковник, выйдя в запас, остался там, рядом с могилой сына, погибшего в Афганистане.

Иван Петрович Шамякин писал о том, что сильно тревожило и волновало его израненное сердце. Именно поэтому его произведения до сих пор интересны и актуальны. Верится, что рано или поздно многие его герои оживут на экране. И кому-то из молодых, считающих кино важнейшим из искусств, захочется открыть и прочесть или перечесть его романы.

Геннадий Костюченко