Мы летим на Камчатку — на край земли, откуда начинается Россия. Клин полуострова врезается в волны Тихого океана, словно нос гигантского корабля. Как часовые, охраняют вход в Авачинскую бухту каменные исполины — «Три брата».
Там на девять часов раньше встает солнце; там твердь вздрагивает от тяжелых ударов сердца Земли, а из недр вулканов вырывается ее горячее дыхание. Камчатка. Для всех нас это слово звучит маняще и таинственно, а для меня — вдвойне: я там родилась.
Я совсем ничего о ней не помню.
Я знаю о ней столько, как если бы прожила там много лет, из рассказов родителей, которые начинались, как сказки, волшебно: «Когда ты была совсем маленькой», «Когда мы были молодыми», «Когда мы еще жили в Петропавловске»…
Камчатка для меня — это синий вытатуированный якорь и восходящее солнце на папиной руке, полный портфель его писем с признаниями в любви моей маме и множество удивительных историй о Петропавловске, каждую из которых я знаю наизусть.
Я всегда мечтала побывать там, не променяла бы этот маршрут ни на какой солнечно-пляжно-банановый рай и ясно понимала, что мечта не сбудется: далеко, дорого, сложно.
Но я лечу на Камчатку, и это реальность. Лечу со своими «друзьями-сябрами», благодаря которым сказка детства стала былью. Не сплю в самолете, неожиданно сильно волнуюсь. Это чувство знакомо многим людям нашего поколения, чья родина — Советский Союз. Мы появлялись на свет в самых разных его уголках и гордились удивительной географией своей родины, и остались навсегда связанными с этими далекими краями кровеносной системой души и памяти. Как она болела у людей в девяностые, разодранная по живому, да и теперь болит!
Мне повезло: я могу вернуться на свою малую родину гостьей, другом, без барьеров и проблем, и мне будут рады, а уж как невероятно рада я! Спасибо России и Беларуси за нашу нерушимую дружбу, за общее настоящее и будущее; спасибо, друзья-сябры!
Теперь дело только за тем, чтобы выкроить из нашего сверхплотного графика время и разыскать гостиницу для моряков, куда меня ровно пятьдесят лет тому назад принесли из роддома и где прошли первые месяцы моей жизни.
…А вдруг я не найду ее? Все изменилось за это время: улицы, застройка, дома… Может, ее уже и вовсе нет, и это вполне даже естественно, но почему-то для меня очень важно, чтобы — была, чтобы я могла увидеть ее своими глазами, рассказать о ней родителям, показать фотографии. Не хочу, чтобы эта часть их жизни оказалась стертой без следа; знаю, что им будет грустно и даже больно. Ведь для них время идет только здесь, в Беларуси, а камчатское — остановилось в ноябре 1967 года. Там они молоды, вся жизнь впереди, и мама на причале встречает отцовский теплоход — белый «Николаевск». На ней ярко-красный плащик, он трепещет, как флажок на ветру, и папа издалека видит ее тоненькую фигурку. Мама приехала сюда, собравшись как надо: очень нарядная и с двумя чемоданами платьев. Ни ложки, ни плошки, ни наволочки. Как сумела в девятнадцать лет, так и снарядилась в семейную жизнь.
Годом раньше папа, курсант Макаровки, увидел фотографию красивой девушки у своего однокурсника-белоруса и стырил адрес. Дальше все было в традициях шестидесятых: многотомная переписка, встреча, любовь, и вскоре мама уехала из райцентра на Минщине в Петропавловск выходить замуж. Это был закрытый город, въехать сюда мог далеко не каждый человек: маму два часа продержали в аэропорту пограничники, перепроверяя документы.
Петропавловск жил особой портовой жизнью, встречал и провожал моряков. Я об этом много знаю. Знаю все и про папин теплоход «Николаевск»: что он был самый лучший, ходил в кругосветку и там наши моряки попадали в приключения, из которых всегда выходили героями.
Знаю, как в шикарной кают-компании на обеды и ужины собиралась команда в белоснежных кителях. И еще о тундре, устланной брусничными коврами, и о гостеприимстве коренных жителей коряков, и о том, что на местном базаре сало пахло рыбой. О местных суровых морозах, о сильных ветрах с океана… Однажды маму буквально подхватило таким ветром и понесло вдоль улицы, как перышко.
У папы отлично складывались дела на службе; он без памяти любил море и мечтал о сыне, который тоже станет моряком. Вместо этого родилась я, которой с первых дней не пошел местный неласковый климат. Я захлебывалась и синела от ларингитного лающего кашля в нашей комнате, разделенной занавесками на четыре угла. Там жили четыре семьи моряков. Удивительно, но никто не ссорился с моими родителями из-за беспокойства; наоборот, все старались помочь и успокаивали: «Ничего, девочка «перерастет»…»
Но я не «перерастала». Чахла на глазах и кричала днем и ночью. Папа носил меня на руках на пирс, чтобы я вдыхала соленый воздух и спала под шум океана. Вызванная в очередной раз врач сказала: «Ей здесь «не климат». Увозите, или потеряете ребенка»…
Мы летели в Белоруссию через всю огромную страну, и по пути все люди нам помогали. В Хабаровске, чтобы семья с больной грудной девочкой не ждала очередного рейса, диспетчер связалась с самолетом японской дипмиссии, и нас сразу пригласили на борт. В благодарность я истошно вопила до самой Москвы, не дав никому сомкнуть глаз. Никто из японцев ни словом, ни жестом не выразил недовольства. Женщины-пассажирки одна за другой подходили, пытаясь помочь молодой матери успокоить ребенка, да не тут-то было.
В Белоруссии я перестала болеть, а для родителей началась другая жизнь.
Я обожаю свою профессию. Только с глубоким пониманием этого ко мне пришло осознание, какую цену заплатил отец, чтобы я жила и чтобы наша семья сохранилась. Он оставил любимое дело, мечты, достижения и начал все с нуля в белорусской глубинке. Состоялся. Стал известным руководителем строительной организации, многого достиг, но это уже совсем другая история. Он тосковал о море, Петропавловске и «Николаевске» всю свою жизнь. Заплакал, когда узнал, что я еду на Камчатку: это то же самое, как если бы сбылась его мечта и поехал он сам. Мы ведь с ним одно целое — отец и дочь.
Я надеюсь, что мне поможет отыскать нашу гостиницу колоритное местное название: «Бич-холл». Оказывается, все гостиницы для моряков во всех портовых городах — «бич-холлы». И в первый день мне не везет: все собеседники, которые нам попадаются, — приезжие, старой застройки не знают.
— Погодите-ка, — говорит вечером молоденькая администратор гостиницы, — мы сейчас охранника позовем, он местный. Дядя Коля!..
Пожилой мужчина задумывается: есть тут один предполагаемый объект, а тот ли, нет ли…
— Стойте. Другу, Леше, позвоню.
С помощью Леши «Бич-холл» вроде бы находится. Их вообще было несколько, но этот — самый известный, и там жили в основном моряки торгового флота.
Со мной рядом в «поисковой экспедиции» моя подруга и коллега Леля, Елена Николаевна Еловик. Ленка, что бы я без тебя в этой жизни делала? Мы дружим с того дня, как сели за одну парту в университете. Это уже… ну, в общем, неважно, сколько лет. И нет того глобального вопроса, той радости или горести, которые бы мы за эти годы не разделили пополам. Вот и теперь ты в ущерб интересным экскурсиям и шоппингу рыскаешь со мной по вечернему Петропавловску («Я тебя одну не отпущу!»).
Вроде бы нашли. Прямо в центре. Это уже не гостиница: в отремонтированных корпусах размещаются прокуратура, налоговая инспекция, что-то еще…
В свете фонарей я постояла на крыльце, походила рядышком, Леля меня сфотографировала на фоне здания… Все?..
Можете мне не верить, но беспокойство на донышке сердца осталось. Что-то не то, что-то не так, как-то непохоже на то, что нарисовано моим воображением. Мы с папой ходили отсюда на пирс; далековато получается для прогулок с маленьким ребенком…
Уже из гостиницы я звоню домой и уточняю детали. Родители тем временем вспомнили, что название улицы «какое-то морское», здание — небольшое, двух- или трехэтажное, прямо на берегу. Да, не то. Ищем дальше!
Наш замечательный экскурсовод Оксана Соболевская тем временем консультируется у старожилов, и они подсказывают еще один адрес. На него указывает и горничная Светлана, которая так старалась сделать наше пребывание в гостинице по-домашнему уютным.
— Там и теперь гостиница, и мало что изменилось с шестидесятых. Но это вам через весь город придется ехать, на окраину…
Тем временем настал последний вечер нашего пребывания в Петропавловске.
— Без проблем, сейчас вычислим. Думаю, это оно и есть, я город знаю, вырос здесь, — говорит, выслушав нашу историю, таксист Алекс. — Обязательно найдем. Я вас очень хорошо понимаю. Сам десять лет прожил за границей, в Англии и Штатах, а теперь вот вернулся домой.
— Почему?
— Просто хотел домой, на родину. С каждым годом все сильнее. У меня там все неплохо складывалось — и все равно душа рвалась. Это не красивые слова: многие эмигранты вам то же самое скажут. Правда, я застал уже не тот Петропавловск, в котором жил в детстве; он изменился. И все же…
Мы скатываемся по разухабистой дороге с сопки круто вправо и вниз, к самому морю, к трехэтажному дому с колоннами по улице Командорской.
— С огромной степенью вероятности это то, что вы искали, — сообщает Алекс.
Снова можете мне не верить, но в груди заныло…
— Ленка, я чувствую: это оно, мое, наше!
Я сдержанный человек, всегда стеснялась выражать свои чувства бурно, но тут сделала то, чего мне вдруг очень захотелось: подошла и обняла высокую обшарпанную колонну, прижалась, прикоснулась лбом. Ленка сфотографировала меня и прослезилась.
— Счетчик не работает, — сказал Алекс. — Побудьте здесь, сколько хотите. Я очень рад за вас.
Дай бог каждому испытать это удивительное горько-сладостное, щемящее чувство обретения, если у вас есть несбывшиеся мечты. Я сделала это, я здесь, я стою перед дверью в свое детство, в юность моих родителей. Дверь заменена на пластиковую, а внутри все осталось как раньше: небольшой тускло освещенный холл советского желтого цвета, узкие коридоры, лестница на второй этаж… Папа рассказывал, что раньше на площадке допоздна сидели ребята с гитарами и пели: «Он капитан, и родина его — Марсель», «Девушку с острова Пасхи», «Елочку», «Гренаду», «Колыму» — крутые морские песни тех лет.
Я знаю все слова и мелодии. Я под них выросла. И у нас тоже была привезенная с Камчатки гитара с красным бантом на грифе.
Вахтерша охотно разрешает мне пройти, посмотреть и сфотографировать:
— Ну надо же…. А в какой комнате ваши родители жили? Хотите, зайдем?..
Положительно мне здесь встречаются только хорошие люди.
Солнце, как огромная желтая рыба, медленно уходит в темно-синюю морскую глубину, пошевеливая плавниками облаков. Белеют и искрятся огоньками корабли на рейде. Я смотрю на эту красоту с берега, с самого края земли, как когда-то смотрели мои отец и мама, и чувствую непреодолимую силу, с которой Камчатка притягивает к себе. Недаром многие приезжают сюда на время заработать, а остаются — навсегда.
Это одно из тех мгновений, когда мы чувствуем себя так полно, остро, необъятно счастливыми, что хочется смеяться и плакать и всем рассказывать, как тебе повезло.
За ходом моих поисков следит вся журналистская группа. И наш любимый руководитель Владимир Константинович Мамонтов в многочисленных организационных хлопотах не забывает каждый день поинтересоваться, как идут дела. Сегодня вечером у нас праздничный ужин, и все радуются вместе со мной и не в первый раз слушают историю о любви парня из Белгородской области и девушки с Минщины. Тем более это больше, чем просто история о любви. Да еще с таким хорошим финалом…
Инна Фяксель
