Андрей ЛАЗУТКИН

Как белорусу, хочется верить, что белорусская экономическая модель не сводится к переработке российской нефти и к экспорту в Россию креветок. Все-таки, не к этому мы шли целых двадцать лет, создавая с 1997 года Союзное государство. А к чему тогда?

Кризис роста или просто кризис?

На референдуме 1995 года остро стоял вопрос о сохранении кооперационных связей с Россией. Вопрос решался или-или, и электорат выступил за экономическую интеграцию с РФ и восстановление производства.

С тех пор альтернативный призрак евроинтеграции под крики «Жыве Беларусь» появлялся каждые выборы – вплоть до украинских событий, которые остудили горячие головы. Именно в Киеве Евросоюз показал, что не собирается решать чужие проблемы, и что спасение экономики утопающих – дело рук самих утопающих.

Тогда же под звук оваций между Киевом и Брюсселем был заключен договор об ассоциации, который предполагал создание «зоны свободной торговли» (ЗСТ). В итоге снижение пошлин привело к наполнению украинского рынка европейскими товарами, а взамен Украина получила экспорт сырья, ограниченный драконовскими квотами. Данные квоты ЕС регулирует на свое усмотрение и даже иногда по-барски идет на уступки Украине, несколько увеличивая их объем. Каждый такой шажок в Киеве воспринимают как победу украинской дипломатии, но эта условно «рыночная» модель ведет не к инвестициям, которые обещают Украине взамен издержек, а к разрушению несырьевой промышленной базы и высокотехнологичных производств, а также, пардон, к попрошайничеству.

А теперь вернемся к белорусско-российской ситуации. Как не повторить чужих ошибок?

На недавней пресс-конференции Александр Лукашенко говорил о том, что суверенитет не измеряется нефтью, и намекал на то, что нефть может быть какой угодно – даже азербайджанской или иранской (хотя ее рыночная стоимость остается за скобками). В том же выступлении было заявлено и о важности многовекторной политики для республики.

Но сказанное «А» требует выяснить и значение буквы «Б». Именно это определило последовавшую реакцию Кремля.

По обе стороны «пограничной зоны» (не хочется писать – границы) понимают, что выбор у Беларуси невелик: интегрироваться с Россией либо же с Европейским Союзом, с которым отношения за прошедшие пару лет вдруг потеплели. Но в последнем случае стремление в ЕС не стоит подменять борьбой за «суверенитет», а уж тем более ставить вопрос о выходе из неэффективных интеграционных структур. Кроме того, призрачность и двоякость евроинтеграции очевидна на примере наших соседей – Литвы, Латвии и Украины, а реальных геополитических альтернатив Беларусь не имеет ни по цене энергоносителей, ни по рынкам сбыта.

В России, очевидно, «многовекторный» посыл Лукашенко услышали слишком хорошо. Поэтому Александр Григорьевич всяческие домыслы об «уходах» тут же опроверг 8 февраля на встрече с губернатором Костромской области:

«Перед страной стоял выбор: или глубоко интегрироваться с Западом, или сохранить народнохозяйственный комплекс с Россией, созданный еще во времена Советского Союза. Я выбрал второе. Вот и весь ответ, куда Лукашенко повернул или поворачивает — на Запад или на Восток. К тому же мы провели референдум по моей инициативе: быть с Россией или не быть. И более двух третей однозначно сказали: да, мы с Россией», – подчеркнул Лукашенко.

Шаг вперед, полшага назад

Сегодня, как и 20 лет назад, перед Беларусью стоит вопрос сохранения промышленного комплекса, который не только остается энергоемким, но и по-прежнему работает преимущественно на российский рынок. Именно поэтому любые «споры субъектов хозяйствования» крайне болезненно сказываются на русско-белорусских отношениях.

После конференции среди экспертов эхом прозвучали предположения о «кризисе роста» интеграционных объединений. Дальше мысли белорусской и российской стороны разделяются – кто-то хочет видеть политическую интеграцию, кто-то – единую политику по рынкам сбыта и кооперацию предприятий, а кому-то достаточно нефтегазовой трубы с одинаковой ценой на обеих концах.

К сожалению, о кризисе ЕАЭС говорит и сам Александр Лукашенко. По его оценкам, ряд экономических соглашений не работают и не выполняются. А недавние проблемы в приграничной зоне ставят ребром и вопрос о единой визовой политике. Нужна она или нет? И кому?

При этом вопрос о политической интеграции на базе ЕАЭС ранее вообще никак не подымался – Москва никогда не давила на союзника и не «выкручивала руки» экономикой, как это пытается подать белорусская оппозиция. Тем не менее, как в хорошей семейной сваре, стороны уже успели посчитать взаимные многомиллиардные издержки.

Кто кого кормит – вопрос отнюдь не риторический. Здесь, кстати, играют не последнюю роль и ценностные ориентации. Сам Александр Лукашенко не скрывает симпатий к советскому прошлому и к БССР. Но если белорусская «социалистическая» модель не нужна современной России, то на западе она нужна еще меньше. Там на все запросы Минска уже есть готовые ответы в виде рекомендаций МВФ. А они таковы, что полностью идут вразрез с той социально-ориентированной моделью, которую Лукашенко строил все эти годы и может с гордостью считать своим детищем.

В новых условиях приходиться лавировать, что понимает и Запад. Но, помимо МВФ-овского кнута, есть и пряник – кредиты и инвестиции, которые якобы польются потоком. На словах все красиво, но для инвестора вложения в Беларусь имеют смысл не сами по себе, а только с прицелом на общий рынок ЕАЭС. В противном случае капитал пойдет создавать сборочные и совместные производства прямо в Россию (что он, кстати, успешно и делает), где энергоносители дешевле, а рынок не заполнен, либо куда-нибудь в Азию, где труд стоит копейки.

С другой стороны, в глобализированном мире многовекторная политика, конечно, может иметь место, но сама по себе не гарантирует ни экономических преференций, ни стабильного развития.

Кроме того, в ЕС нет пространства роста, нет той ниши, в которую могли бы «пустить» белорусов. Там все поделено далеко не вчера, и новичкам навязывается в лучшем случае узкая специализация, а в худшем – роль рынка сбыта и дешевых трудовых ресурсов.

Зато «пространство роста» есть в России. Конечно, проще не изобретать велосипед, а совершенствовать ЕАЭС, но опять-таки, у союзников достаточно разное понимание целей. Совместной индустриальная политика – это не только равные условия по стоимости энергоносителей для МАЗа и КАМАЗа, но и, что гораздо важнее, согласованная политика на внешних рынках. Пока же нет ни первого, ни второго, а есть протекционизм с обеих сторон.

И пока что цель интеграции – общий рынок и рост кооперации – отодвигается на смутную перспективу, а на первый план выходят сравнительно мелкие вопросы и обиды, которые в других обстоятельствах могли быть решены в рабочем порядке. Будь то действия Россельхознадзора в России, недопуск российских предприятий к тендерам в Беларуси или цена на газ, договоренности по которой уже не раз анонсировались в течение года.

И если, по сути, за 20 лет росийско-белорусская «энергетическая» повестка не поменялась, то очень поменялась сама Россия. Сегодня это другая модель управления, отличная от ельцинской, где иные точки входы и рычаги. Логично, что призывы из Беларуси в виде публичных претензий там были воспринято с определенным недоумением – как вынос сора из избы.

Неудивительно, что ведущие российские СМИ осветили, в первую очередь, белорусско-российские пограничные проблемы, а также требования Минска к Газпрому и Россельхознадзору. К сожалению, при этом за кадром остался ряд высказываний, рассчитанных на широкую российскую аудиторию:

Беларусь не стремится в НАТО.

Выход из ЕАЭС и Союзного государства – вымысел.

Ни один русский человек не поверит, что Лукашенко – враг России.

Белорус никогда не бросит камень в русского человека.

Поэтому мы и друзья, и сябры. Несмотря на все сложности.